На вид — ангел, а лёг на диван

Первомайская сказка

Май — месяц весеннего сумасшествия. Душа трепещет, рвется на подвиги. Садоводы устремляются завоевывать грядки, ромео — покорять своих джульетт, политики, по старой памяти, — устраивать демонстрации. Всеобщее настроение передавалось и Лине, ее распирало от боевого духа. Если в обычные дни она готова была в любой момент ринуться в атаку — дай только повод, то накануне майских праздников она легко бы повела за собой целую армию.

Лина так себя и чувствовала — полководицей. Шла по двору и размышляла, есть ли вообще такое слово «полководица», или она сама его только что придумала. Полосатую сумку на колесиках она тащила за собой воинственно, как пулемет, а позади нее гордым стягом развевался пестрый шарфик — символ дела всей ее жизни. Еще полгода назад она думала, что в ее возрасте профессию уже не меняют, но тут внезапно нашлась не просто работа, а то, что можно было назвать словом из лексикона ее старшей дочки, увлеченной новомодными психологическими штучками — «предназначение».

Дочки удивлялись, зачем это маму-почтальона вдруг начали посылать в командировки, а коллеги в почтовом отделении гадали, почему она берет второй отпуск подряд. Начальница Алла Леонидовна ворчала и грозилась внеочередной отдых запретить, потому как почтальонов и так вечно не хватает, и Татьяне опять придется разрываться между двумя участками, но Лина потрясла у нее перед носом трудовым кодексом и пригрозила нажаловаться в соответствующие инстанции.

Сумасшествия вокруг Лины хватало круглый год. Если дома дочка свои трусы вешает на люстру, а будущий зять обращается к ней не иначе как «птица счастья», поневоле почувствуешь себя единственным в семье нормальным человеком. Лина частенько пытала Игоря, что за птицу этот Геракл засушенный имел ввиду. Сколько она не смотрела на себя в зеркало, ничего, кроме курицы, в голову не приходило. Приносят ли курицы счастье? Разве что на обеденный стол.

Лина в глубине души надеялась, что в «командировке» ей, наконец-то, удастся немного пожить среди нормальных, простых людей без заскоков и закидонов. Когда она добралась по адресу, и перед ней открылась дверь, все надежды разом рухнули, а боевой дух, напротив, встрепенулся, как петух при виде соперника.

— Вы к кому?

Девицу, которая появилась на пороге, Лине бы не хотелось увидеть в страшном сне. Она протерла глаза. В мае бывает хэллоуин? Новая мода среди подростков? Такое лицо не забудешь! Кошачьи глаза с вертикально поставленными зрачками и зеленой радужкой производили гипнотическое впечатление, а в нижнюю губу впивались тонкие желтоватые клычки. Поверх ажурных чулок девица носила кожаные шорты, с шеи у нее свисали какие-то зловещие штучки-дрючки. Лина втянула носом воздух и поморщилась. Пахнет как-то подозрительно… дымом, что ли?

— Это квартира или киностудия? — на всякий случай, уточнила она.

— Ну, положим, квартира, — скривилась девица. — А вам кого?

— Ты Ася или Олеся?

— Почему сразу Ася? Может быть, я Мина? — девица задрала подборок, и Лина чуть не поперхнулась — на шее, там, где пульсирует сонная артерия, у девицы красовались два шрама и несколько капель крови.

— Да вижу, что мина у тебя кислая. Но грим зачетный, — Лина вспомнила, как младшая, Настя, любит говорить: «Мама, зачетные у тебя сегодня пельмени». — Комнату сдаете?

— Не сдаем, а ищем соседку. Я же русским языком написала в объявлении: студентку без предрассудков.

— Значит, я вселяюсь.

— Не поняла? — девица оскалилась в прямом смысле слова, показывая аккуратные острые клычки, и уперлась в косяк рукой.

— Сколько будете брать со студентки?

— Пять с половиной штук.

— Я буду семь платить, — Лина нырнула под руку девицы и вкатила за собой тележку.

Та испуганно отдернулась, словно Лина была ядовитой лягушкой, из тех, к каким нельзя даже и притронуться.

— Тетка, ты чего? Ты куда прешься? Сказали же тебе — сту-дент-ка! На фиг ты нам сдалась?

— Ась, кто там? Новая соседка? — в прихожей появилась девушка в воздушных голубых шароварах и узкой маечке такого же цвета.

Лина вздохнула с облегчением: точно, у них тут какой-то маскарад или вечеринка. Если вампирка — Ася, то вторая, должно быть, Олеся.

Ася — длинная, тощая и сутулая, с выпирающими локтями и коленками, в своем черном одеянии в облипочку напоминала паучиху. И двигалась она также — рывками меняла одно положение на другое, как паук — перебежит на другое место и замирает. Щек на худом лице совсем нет — одна мертвенная белизна, тонкие губы слегка провалены внутрь.

Если от Аси невольно хотелось отвернуться, то Олесе хотелось вручить каравай для встречи важных гостей — круглолицая и румяная, но в то же время стройная и подвижная, она словно была создана для ансамбля песни и пляски.

— Ты хочешь, чтобы с нами жила вот эта тетка? — спросила Ася таким тоном, каким могла бы сказать: «Ты хочешь поселить у нас в ванной черную мамбу?»

— Ася! — всплеснула руками Олеся. — Зачем ты так сразу? Давай сначала поговорим с человеком. Простите, вас как зовут?

— Лина Анатольевна. Ну что, я вселяюсь? Какая комната свободна?

— Ты как хочешь, а я с этой теткой тут беседы разводить не собираюсь. Впрочем, может оставаться, если будет платить семь с половиной штук. Пятьсот рублей мне, чтобы твою рожу здесь терпеть, понятно? — над Линой нависло бледное лицо и копна волос — неестественно черных, словно нарисованных тушью, с воткнутой посредине ярко-желтой прядкой.

Лина внутри вся вскипела. Ексель-моксель, вот бы она сейчас поставила ведьму колченогую на место! Если бы не очередное задание Эмиля Евгеньевича, ради которого она, собственно, и въезжала в эту квартиру. Одно утешало — все расходы оплачиваются.

— Доплачу пятьсот, но и ты свою рожу от меня держи подальше, — сказала Лина, собрав всю вежливость, на какую она была способна в моменты негодования.

— Деньги вперед, — заявила Ася.

— Отдать? Этой кислой мине? — уточнила Лина у Олеси.

— Да, — кивнула та. — Давайте сумку, я покажу комнату.

Олеся подхватила тележку, Лина вручила Асе деньги и двинулась следом. Черная дверь асиной комнаты захлопнулась перед  носом у Лины прежде, чем та успела разглядеть детали обстановки. Лина только заметила, что внутри, несмотря на солнечный день, совсем темно. В конце коридора сквозь приоткрытую дверь тянулся сизый дымок. Олеся закатила тележку в другую комнату — ту, что была посередине, Лина вошла следом, в носу у нее сразу же засвербило, и она громко чихнула.

— Ася от денег никогда не отказывается. Она на элитный гроб копит, — сказала Олеся.

— На что?! — Лина подумала, что из-за чиха плохо расслышала.

— У нее сдвиг на почве вампиров. Она мечтает в гробу спать. Но она обычный гроб не хочет, хочет красивый, как в кино — белый, с золотыми ручками, кружевными подушками и откидывающимся верхом. А такие стоят под сто штук.

— Я решила, что у вас тут вечеринка. Маскарад.

— Она всегда такая, — улыбнулась Олеся.

«А ты?» — хотела поинтересоваться Лина, но вместо этого спросила:

— Чем у вас так пахнет? Ничего не горит?

— Это мои благовония. Вам не нравится?

— Ну отчего же… иногда хочется, чтобы в доме костерком попахивало. Опять же, пожар случится — и не заметишь по привычке.

— А я вот даже рада, что вы у нас поживете, — Олеся, кажется, не заметила иронии. —  Чем вы хуже студентки? Вы же человек, прекрасная душа, с вами тоже интересно пообщаться, правда ведь?

— Да уж, со мной не соскучишься, — хохотнула Лина. — Вы с подружкой тоже до человеков уже почти дотянули. Впрочем, насчет Аси и ее прекрасной души я не уверена.

— Извините за нескромный вопрос, — продолжила Олеся. — Почему вы хотите снять комнату именно здесь? За семь с половиной тысяч можно и однушку найти, если поискать.

— У меня тут племянница в больнице лежит, — Лина махнула головой в сторону больничного корпуса, что виднелся за окном, и выпалила заранее подготовленное. — Долго будет лежать, уход нужен, а других родственников нет. Устала я мотаться через весь город каждый день. Больше никто не сдает поблизости, если только дорого очень.

— А что с вашей племянницей?

Лина метнула в девушку свой фирменный укоризненный взгляд, и та поспешила добавить:

— Конечно-конечно, это не мое дело. Но я за нее помолюсь господу нашему Кришне. Все будет хорошо, вот увидите. Если вам что-нибудь понадобится, заходите ко мне в любое время.

Олеся вышла и прикрыла за собой дверь. В комнате нестерпимо пахло пылью. На столе валялась старая газета, в глаза бросался заголовок: «Дорого небо, да надобен огород». Закружилась голова, навалилась тяжесть. Странное чувство — словно она здесь взаперти, под домашним арестом. Лина подошла к двери, дернула за ручку — открыто. Она раздвинула шторы и распахнула окно. Внутрь сразу же ворвался наступающий на пятки май — сладкий запах цветущей березы, крики играющих детей, задорное щебетание птиц. Лина уперлась локтями в подоконник и вдохнула полной грудью.

Это была лучшая работа в ее жизни и ради нее она была готова сама в гроб лечь, не то что поселиться между ведьмочкой и кришнаиткой. Девчонки такие разные — похоже, на этот раз ей, наконец-то, повезло! Первое задание Лину несколько шокировало, во время второго она чуть не умерла, и уже подумывала о том, чтобы отказаться от работы, но награда оказалась выше всяких ожиданий. Лина долго пересчитывала деньги в конверте и не верила своим глазам — обычный почтальон едва ли зарабатывал столько за год. Она уже прикинула, что одного такого гонорара вполне достаточно, чтобы устроить старшей, Ирке, шикарную свадьбу, или обеспечить младшей поступление в институт. Настя — девочка умная, готовится серьезно, но времена нынче не те, чтобы знания и светлая голова все решали.

— Лина Анатольевна, чтобы стать профессиональным скрап-почтальоном, нужен год, — сказал ей Эмиль Евгеньевич, главный по открыткам.

— Год?! —Лина ушам своим не могла поверить. — Ёперный театр, я думала, что уже прошла испытательный срок.

— Ну, у нас, как видите, работа не совсем обычная, поэтому и сроки другие. Это не только испытание, но и в некотором смысле учебный курс. С первыми двумя заданиями вы отлично справились. Как вам нравится наш способ обучения?

— Мда-уж, на том свете не забудешь, — подтвердила Лина. — Теперь я знаю целых три правила почтальона: ни во что не вмешиваться, не давать советов и правильно выбирать подходящий момент.

— Вообще-то это два правила, — уточнил он. — Третье вы узнаете после следующего задания.

Праздничных дней Лина теперь ждала одновременно с предвкушением и с содроганием, потому что первые два задания пришлись сначала на 14 февраля, а потом 23-е и 8-е марта. Она не удивилась, когда в следующий раз Эмиль Евгеньевич объявился накануне майских праздников.

— На этот раз у меня для вас весьма нетривиальная задачка, — сообщил он.

— Можно подумать, первые две были скучнее некуда. Да что уж там, давайте, вываливайте. За вашу зарплату я готова изобрести вечный двигатель и отправить экспедицию на Марс.

— Я вам дам две открытки, их надо будет вручить двум девушкам — Асе и Олесе.

— Ииии?

— Вам нужно почувствовать, для какой девушки предназначается каждая из открыток. Вручить их нужно одновременно. Если подберете открытки правильно, то вам станет известен ключ к этим открыткам. О нем-то вы мне и расскажете и тогда получите гонорар.

— Чего ж тут сложного? А если я по очереди попробую?

— Лина Анатольевна, это же скрап-открытки! Попадут в руки не к тому адресату — последствия могут быть самыми непредсказуемыми.

— Вот так ребус… А гонорар будет такой же, как в тот раз? — у Лины глаза загорелись.

— На этот раз да.

— А в следующие?

— А в следующий раз побольше. Потому что задание будет посложнее. Но и поинтереснее…

— Куда уж интереснее.

— Откроете, когда познакомитесь с девушками, — он протянул ей конверт.

Лина для вида поворчала немного, в глубине души умирая от любопытства. Эту работу она полюбила не только за деньги. Каждое задание было для нее как в прорубь нырнуть: поначалу страшно не хочется, зато после — душевный подъем и полное удовлетворение собой. И каждая новая открытка вроде киндер-сюрприза, которые любила когда-то младшая дочка, — никогда не угадаешь, что внутри.

Лина уселась на скрипучую софу, распечатала конверт, закусив от нетерпения губу, достала две карточки и заерзала на месте. Открытки оказались такой же противоположностью друг другу, как и девицы! На одной красовался пухленький ангелочек с прикрепленными к открытке белыми крылышками из перьев и цифрами «30» на голом пузе, выполненными странной вязью. Ангелочек порхал над полянкой и улыбался, а сверху на него светило искристыми лучами позолоченное солнышко. По нижней части открытки бежала извилистая шершавая тропинка — будто песок приклеили. С правого края внизу была прикреплена петелька из розового шнурка, вроде застежки, ни к селу, ни к городу. Вторая открытка была иссиня-черной, как волосы Аси. Яркими пятнами выделялись луна и диван. Луна, как ей полагается, была бледно-желтой и с разводами, а диван – мохнатым и ярко-зеленым, почти кислотным. Боковушки дивана украшали черные пуговки, а с его края свисала вверх ногами летучая мышь, укрывшись черными крыльями. Под диваном, наискосок от луны, красовалась лужа, в которой луна умудрялась отражаться,  а из лужи вытекал отливающий серебром ручеек. Справа вверху тоже торчала еще более нелепая на этой открытке розовая петелька.

Что может быть проще? Ведьмочке — черную открытку с диваном и мышой, кришнаитке — солнечную с ангелочком. Лина вскочила и схватилась за дверную ручку, но остановилась на пороге. Не может быть, чтобы все было так просто. Или это как раз задачка на простоту, проверка — будет ли она искать мудреное решение? Как там выразился Эмиль Евгеньевич? «Вы должны почувствовать». Нет, в этих открытках определенно не все так просто. Вспомнить хотя бы картонного мальчика — такой был миленький на вид, а что потом вышло? Она закрыла дверь, спрятала открытки обратно в конверт, чтобы девчонки не наткнулись на них раньше времени, и задумалась: что-то странное было в этих открытках… что-то в них было не так, как в предыдущих, но что, ексель-моксель?

Весь вечер девицы тихо просидели в своих комнатах, даже ужинать не вышли. Лина бы, конечно, не постеснялась вломиться к любой из них, но решила дать им немного привыкнуть к себе. Она прибралась в своем новом временном жилище и достала три вещи, с которыми она чувствовала себя как дома в любом колхозе: любимые желтые тапочки, крем для вечно сухих рук и томик Зощенко. Потом вымыла на кухне горку посуды, протерла полы и отдраила ванну — пусть девчонки решат, что новая соседка будет им полезна. Остаток вечера Лина читала книжку, прислушиваясь к звукам из других комнат. Но в квартире стояла странная тишина, словно кроме нее никого и не было. Не командировка, а какое-то одиночное заключение!

Спалось Лине плохо, она полночи вертелась с боку на бок на узкой софе и тихо ругалась:

— Едрена матрена, сюда надо было со своей кроватью переехать. Чтоб придумщику этой мебелюхи вовек жить в шалаше и спать на доске с гвоздями!

В шестом часу утра хлопнула входная дверь, Лина проснулась и подумала: «Куда это они так рано?» Она повернулась на другой бок и хотела еще немного вздремнуть, но ей мешало какое-то заунывное бормотание. Лина не выдержала, встала и выглянула в коридор. Подозрительный бубнеж раздавался из дальней комнаты. Надо же, да они тут ранние пташки! Не то что ее дочки. Она на цыпочках подкралась к приоткрытой двери и просунула в щель голову.

В комнате царил утренний полумрак. Мебели почти не было — свернутый матрас с постелью сиротливо лежал в уголке на полу, низенький столик с ноутбуком явно не предполагал наличия стула. Олеся сидела на полу по-турецки, в тех же голубых шароварах, словно и не ложилась со вчерашнего дня, и перебирала четки, повторяя вслух: «Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна, Кришна, харе, харе…» Перед ней стояла единственная в комнате табуретка, а на табуретке резной деревянный поднос со странным набором предметов: фотография какого-то лысого мужика, две индийские статуэтки, горящие свечи, дымящаяся палочка и тарелка с фруктами. Лина выпучила глаза, потом тихонько постучалась и позвала девушку:

—  Эй! Олеся! Утро доброе! Нельзя ли потише, спать ведь хочется!

Олеся даже не оглянулась, продолжала бубнить свое «харе». Лина вошла в комнату, тихонько потрогала девушку за плечо, но и это не произвело ровным счетом никакого эффекта.

— Уффф, — огорчилась Лина и уставилась на стену.

А на стене той же самой вязью, что на открытке — с точкой и черточкой сверху, — было выведено число «30».

— Уффф, — повторила она, вышла и прикрыла за собой дверь.

Она хотела вернуться в свою комнату, но черная дверь Аси притягивала к себе, как угощение на праздничном столе, за который еще не сели гости. Кто-то же хлопнул дверью, значит, ведьмочка ушла? Лина на всякий случай громко постучала. Никто не ответил. Она дернула ручку — заперто. Лине раньше никогда не приходило в голову тайком проникать в чужие комнаты, однако в силу некоторых жизненных обстоятельств она умела обращаться с замками. Этот совсем простенький, открыть — нечего делать. Лина закусила губу. Нужно узнать девчонок как можно лучше, этого теперь требуют ее прямые профессиональные обязанности. А как скоро пригласит ее ведьма в свою комнату? Лина погладила черную поверхность — гладкая, не краска, как она подумала сначала, просто пленка. «Тетка, ты чего?» — вспомнила она надменный тон. Девица с ней не церемонилась.

«Одним глазком заглянуть можно», — решила Лина. Она сбегала к себе, достала из сумочки любимую отвертку с ярко-желтой ручкой (пригождалась иногда в сражениях с почтовыми ящиками), и после пары минут усиленного пыхтения дверь со скрипом поддалась.

— Как в гробу, — сказала себе Лина, когда глаза привыкли к полумраку, и хмыкнула. — В элитном гробу.

Стены комнаты давили так, что у человека с более тонкой душевной организацией мог бы возникнуть приступ клаустрофобии, приторный запах напоминал о чем-то неприятном. Детали интерьера делили комнату на ровные геометрические фигуры трех цветов: черного, белого и кроваво-алого. Окна закрывали черные бархатные шторы, свисавшие тяжелыми складками, такой же черной тканью были задрапированы половина зеркала и уголок телевизора — словно здесь готовились к поминкам. На стенах висели плакаты, глядя на которые, хотелось немедленно превратиться в маленькую девочку (чтобы можно было бояться), там и сям стояли массивные подсвечники, а на столе… с края стола свисала вверх ногами летучая мышь, совсем как живая. Лина подошла, потрогала — то ли игрушка, то ли чучело, но выглядит натурально. Фу, ну и гадость… Обстановка была дикой, но, в то же время, аккуратной и в своем роде гармоничной. «Не то, что у Ирки в комнате», — вздохнула Лина со смесью облегчения и сожаления.

В голову ей пришла идиотская мысль. Она подошла к диванчику в черно-алую клетку, дернула за ткань. Так и есть — чехол, приятный на ощупь, плюшевый. Она заглянула под него и ахнула: диван оказался кислотно-зеленого цвета, в точности такого же, как на открытке.

— Уффф, — в третий раз сказала Лина. — Ексель-моксель, да надо мной издеваются!

На столе стояла ваза, из нее с любопытством смотрели на незваную гостью розы — два роскошных темно-бордовых бутона, а рядом лежала черная тетрадка с таким же цветком на обложке. Лина раскрыла тетрадку и вздрогнула — из нее выпала желтая ручка, брякнулась об пол. Мучительно зачесалась шея — Лина некоторое время с наслаждением расчесывала кожу, потом нащупала подозрительные пупырышки. Едрена матрена, здесь у них что, зараза какая-то? Она стряхнула с себя противную мелкую дрожь и уткнулась в тетрадку.

Страницы были исписаны ровным и аккуратным почерком отличницы, иногда перемежались странными рисунками: тянулись навстречу друг другу когтистые руки, кружились над замками драконы, от хитросплетения линий кружилась голова. Перед каждой записью стояли дата и время. Дневник? Лина прочла последнюю запись.

«Мой бесценный Влад, сегодня ты снова снился мне, я опять шла на твой зов. Снова этот сон: я узнаю тебя в каждом встречном, хватаю за руку и мгновение спустя понимаю, что это не ты. Тысячи чужих рук проходят каждой ночью сквозь мои ладони, кожа моя стирается до крови от бесчисленных прикосновений, но в конце меня ждет награда. Сегодня я снова держала тебя за руку, я узнала тебя, твоя рука такая твердая и в то же время нежная… я жду. Могу только ждать. Чувствуешь ли ты меня в этом новом рождении так же, как я тебя? Я снова и снова задаю себе этот вопрос. Вчера к нам в квартиру буквально вломилась очень странная женщина. Я чувствую,  от нее исходят необычные флюиды, и все думаю — не знак ли это…»

Дочитать Лина не успела, потому что услышала, как входную дверь открывают снаружи. Она пулей выскочила из комнаты, и оглушительно закашляла, чтобы не было слышно, как захлопнулась дверь в комнату и щелкнул замок.

— Тетка, справку что ли с тебя потребовать из тубдиспансера? — на пороге показалась Ася, в черном спортивном костюме со следами пота и все с теми же вампирскими штучками на лице. Узкие леггинсы подчеркивали кривизну ее тонких ног.

— Окулисту покажись, — огрызнулась Лина, у нее сил не было смотреть на кошачьи глаза ведьмочки. — Вдруг это лечится. Кстати, меня зовут Лина Анатольевна. Трудно запомнить?

— Это линзы. Дорогие, между прочим, с диоптриями, — ведьма вдруг перешла на дружелюбный тон. — Завтракать с нами будешь? Олеська скоро закончит свою харекришну.

— Буду, — Лина бы меньше удивилась, если бы девица вцепилась ей зубами в горло.

— Сейчас душ приму и пойду на кухню.

На шее у Аси болтался маленький черный плеер, из наушников грохотал какой-то марш. «Музыка!» — стукнуло Лине в голову, и она чуть не подпрыгнула на месте. Во всех предыдущих открытках была ей одной слышная мелодия. А в этих двух — нету! В чем дело? Открытки бракованные, или Лина растеряла свой «скрапбукерский слух», как она его называла? Она подавила желание срочно достать визитку Эмиля Евгеньевича. «Это способ связи на крайний случай, только если возникнет вопрос жизни и смерти», — любил повторять он.

Когда Ася скрылась в ванной, и зашумел душ, Лина достала открытку с ангелочком и прокралась в комнату Олеси. Девушка все еще сидела в той же самой позе, перебирала четки и повторяла «харекришну». Лина на цыпочках вошла, тихонько села поблизости, прислонилась спиной к стене, и положила перед собой открытку. Вдруг, что-нибудь да почувствует? Как Эмиль Евгеньевич говорил.

Пустота пространства комнаты казалась фальшивой. Словно здесь, на самом деле, живет толпа студенток в таких же шароварах, и они вот-вот ворвутся сюда и улягутся спать прямо на полу, как во времена молодости Лины, во время выездов на уборку картошки.

Она переводила взгляд с цифр «30» на открытке на такие же цифры на стене и гадала, что могут значить точка и черточка сверху. На полке рядом с надписью «30» стояло причудливое искусственное деревце, на ветвях которого были повязаны разноцветные ленточки.

Мелодичное бормотание Олеси и шум льющейся воды из ванной наводили на сонный лад, не выспавшаяся Лина широко зевнула. Забраться бы сейчас обратно в постель и вздремнуть еще часок. Она обвела пальцем цифры на открытке и уставилась перед собой: белая стена превратилась в простыню и поплыла прямо на нее, как парус. Утонули в тишине голос Олеси и плеск воды, пропала из виду комната. Лина встала, ткнулась в рукой в простыню, оглянулась — повсюду только белоснежная, накрахмаленная ткань. И хорошо так: тепло и свежестью пахнет. Лина провела по простыне кончиками пальцев. Странное ощущение — словно водит рукой в воздухе и ни к чему не прикасается. Она посмотрела на ладонь, и сердце ухнуло. Руки-то наполовину и не было! Прямо из кисти, срастаясь с кожей, тянулась белоснежная ткань. С тихим противным шуршанием белое полотно медленно, но верно, миллиметр за миллиметром, поднималось вверх по руке, ползло к локтю, растворяя в себе кожу и кости. Лина попробовала взмахнуть второй рукой — куда там, то же самое. Она побежала вперед, не чувствуя рук, но вокруг не было ничего, кроме простыни, которая все не кончалась и не кончалась. Лина запыхалась, наклонилась, попыталась упереться руками в колени, чуть не упала, а скорее, чуть не кувыркнулась, потому что падать было некуда — ноги снизу затягивала все та же белоснежная, бесконечная материя.

— На вид — сущий ангел, — услышала она голос и обернулась.

Никого вокруг не было, только брякнулись перед ней, больно ударив по коленке, ножницы — старинные, тяжелые, с бабочками на ручках. Упали, подпрыгнули, воткнулись в простыню и мигом вспороли ее. Полотнище с треском разъезжалось в разные стороны, Лина ринулась за ножницами — хоть в зубы их поймать, но освободить руки, вырваться из простыни! Куда там — в ножницы словно сумасшедший таракан вселился — они взрезали ткань по замысловатой траектории, поворачивали то влево, то вправо, вычерчивали в простыне линии. Она услышала шорох за спиной, обернулась и увидела вырезанные три буквы — «АНД». Ножницы щелкнули, подпрыгнули в воздухе и кинулись прямо на Лину.

— Ааааа! Пошли вон, оглоеды ржавые, — заорала она, очнулась и увидела перед собой Олесю.

— Что с вами? — девушка сидела перед ней на коленях, во взгляде читалось беспокойство.

— Уф, кажется, я задремала. Кошмар приснился, — Лина с трудом приходила в себя, сердце все еще билось неровно.

— А что это у вас? — Олеся подняла открытку с ангелом.

— Это ничего, это так, личное, — Лина вырвала из ее рук карточку.

— Вы, наверное, мантру пришли послушать? — спросила девушка.

— А? Что?

— Маха-мантру, «Харе Кришна».

— А, ну да. Ты так хорошо ее… поешь.

— Приходите к нам в клуб на киртан. Мы там и поем, и танцуем. Будет хорошо.

— Угу. Слушай, а зачем у тебя на стене написано «30»? — задала Лина мучивший ее вопрос. — Тебе небось еще и двадцати нет.

— А, это, — улыбнулась Олеся. — Это не цифры. Это «ОМ» — священный звук, изначальная мантра. На санскрите написано.

— Ах, вот оно что, — Лина повертела в руках открытку. — Оооммм….А что такое «АНД»?

— «АНД»? — Олеся вскинула вверх брови. — Не знаю.

— Может быть, это сокращение? Анды, например. Андорра. Или Андрей?

— А это вы где прочитали?

— Я их во сне видела.

Олеся отвернулась и поднялась.

— Не знаю. Пойдемте лучше завтракать. Я вас прасадом угощу.

— Не надо мне никакого сада, — запротестовала Лина и поплелась к себе, прятать открытку.

Знак «ОМ» на стене — это раз, зеленый диван и летучая мыша — это два.  «Бог троицу любит», — решила Лина. Будет третий знак — не мудрствуя лукаво, она вручит открытки их очевидным получательницам.

На кухне Лина застала неаппетитное зрелище. Ася стояла у стола, ухмыляясь и как бы между прочим показывая клычки, и облизывала кусок сырого мяса. Олеся терла под краном нож и тихонько всхлипывала, глотая слезы.

— Я же просила никогда не брать без спроса мою посуду… — круглому личику Олеси совершенно не шло обиженное выражение. — Неужели трудно предупредить?

— А что, собственно, случилось? — спросила Лина.

— Да ничего! — Ася плюхнула кусок мяса на шипящую сковородку. — Подумаешь, одолжила у нее ножик, мясо порезать. Мой затупился. Жалко ей, что ли? Я его, между прочим, помыла. Что теперь, после этого нельзя им яблоко покрошить?

— Это не яблоко! — последнее слово утонуло во всхлипе Олеси.

— А что? — Лина с подозрением уставилась на фрукт.

— Это прасад — еда, предложенная Кришне, — пояснила Олеся.

— Но жрать-то ты ее будешь!  — возразила Ася.

— Ты плохо помыла ножик. На нем кровь осталась, а я уже успела начать резать. А если бы я не заметила и откусила? — причитала Олеся. — У меня скоро инициация. Я полгода готовилась!

— А причем здесь нож? — осторожно поинтересовалась Лина.

— Как причем?! Преданные не должны есть мясную пищу, это же одно из главных условий для инициации. Ася, ты могла бы просто меня попросить, неужели я бы не дала тебе нож? На, забирай, он теперь твой, я все равно не буду им больше пользоваться,— она протянула Асе нож.

— Как хочешь. Все равно никто не узнает, хоть колбасу ящиками жри, — хмыкнула Ася, плюхнула кусок мяса на сковородку и протянула. — Вкусняяяяшка. Парное, на рынке вчера купила.

— Я узнаю, — насупилась Олеся.

— Лучше б ты своему Кришне мяса предложила. Ему небось тоже человеческой еды хочется, — сказала Ася, перевернула кусок и спросила у Лины. — Ты к кому присоединишься? К обезьяноподобным поедателям груш и бананов или к нормальным людям?

— Я как-нибудь своими запасами, — Лина достала из холодильника пачку творога и упаковку кефира.

— А что можно вашей племяннице? — тихо спросила Олеся. — У нас будет праздник, я хотела ей тоже передать прасад, это особенная еда, ей даже лечить можно.

— Эээ… ну в общем, ей сейчас ничего нельзя, — выкрутилась Лина. — Она пока на капельницах.

— Жаль. Но вы все-таки узнайте, может быть, что-то можно. Хотите, я ее навещу вместе с вами?

— Нет, — помотала головой Лина, наливая кефир. — Ее сейчас пока ни до кого.

— Оставь человека в покое, — возмутилась Ася. — Вечно ты лезешь не в свое дело.

— Я просто помочь хочу, — прошептала Олеся, склонившись к Лине. — Ася вечно думает только о себе. Мне ее даже жалко, ее никто не любит, у нее и друзей-то нет.

— Я все слыш-шу. Много ты понимаешь, — прошипела Ася, терзая ножом и вилкой непрожаренный кусок мяса. — Между прочим, это невежливо, шшшептаться у меня за спиной.

— Вот если бы ты обратилась к господу нашему Кришне, — вздохнула Олеся, разрезая на четвертинки яблоко, — твоя жизнь стала бы совсем другой.

— Твой Кришна заставляет всех людей быть друг на друга похожими, — Ася брякнула вилкой по столу. — Вы все ходите табунами, поете одну и ту же хрень, жрете одну и ту же траву, придумали для себя какие-то дурацкие правила.

— Правил не так уж много, и они очень разумные.

— Вполне достаточно, чтобы твой дружок тебя бросил.

У Олеси задрожали губы, она всхлипнула, подхватила свою тарелку и выскочила из кухни.

— Зачем ты так? — укоризненно сказала Лина.

— Да переживет. Не обращай внимания, — Ася продолжала спокойно ковыряться в мясе. — У нас тут всегда весело.

На кухню прокрался первый солнечный луч. Ася поморщилась и задвинула шторку. Кожа на ее худых руках была неестественно бледной, длинные ногти покрывал черный лак.

— Ты где работаешь? — спросила она Лину.

— Я почтальон, — гордо ответила Лина.

— А, так это из-за тебя, значит, посылки мои пропадают…

Лина мысленно двинула девицу по уху, а вслух сказала:

— Ты сама-то где учишься?

— В технологическом, на дизайнера интерьеров. Еще моделью работаю, на это пока и живу. Между прочим, за мной рекламные агентства в очереди стоят.

— Памперсы для взрослых рекламируешь? — не сдержалась Лина. — Ох, нет, наверное, стоматологов и окулистов?

— Бывает, и стоматологов, — кивнула Ася и улыбнулась. — Правда, клевые зубы? На той неделе я снималась для рекламы книжного магазина, сегодня — для салона красоты буду. Они мне еще новую прическу должны сделать.

— Они бы еще лысую кошку для салона красоты сняли, — не удержалась Лина.

— Кошку не кошку, а меня уже не первый раз снимают, — ничуть не обиделась Ася.

— А зачем тебе гроб? — спросила Лина и потерла ноющую поясницу. — По-моему, кровать удобнее.

— Олеська разболтала да? — тоненькие черные брови Аси сошлись домиком. — Вот ведь, стерва. Ходит вся такая в голубеньком, на вид — чисто ангел, а чужую тайну разболтать — за нефиг делать.

— На вид — ангел, — повторила Лина и призадумалась.

Когда Ася ушла на занятия, хлопнув дверью, в комнату к Лине постучалась Олеся.

— Вот, — протянула она Лине свечку и ароматическую палочку. — Зажгите у себя.

— Зачем? — Лина вытаращила глаза.

— На всякий случай, от дурной энергии, — сказала Олеся. — Вы поосторожнее с Асей. Она меня иногда пугает…

— А зачем тогда живешь с ней? — спросила Лина.

— Так получилось. Мои родители знакомы с ее родителями, сняли нам эту квартиру на двоих. Уже за год вперед заплачено. Асины родители надеялись, что я на нее хорошо повлияю, а мои вообще не знаю, куда смотрели. Хотя полгода назад она еще не была такой… в общем, кажется, не очень-то я на нее повлияла.

Оставшись одна, Лина не стала тратить время на сожаления  о том, что раньше она сроду не позволяла себе копаться в чужих вещах, и сразу же вооружилась отверткой. «Я хорошо работаю», — вокруг этого ощущения выстраивала Лина всю свою жизнь, держалась за него, как за спасательный круг. На сей раз оно послужило спусковым крючком — работа требует узнать девчонок получше, значит, все средства хороши. Не по пятам же за ними ходить — это, пожалуй, оставим на крайний случай.

В комнате Олеси отвертка не понадобилась, дверь оказалась не заперта. Лина втянула носом сладковатый запах благовоний и почесала шею ручкой отвертки. Глянула в зеркало: еперный театр, какая-то сыпь выступила! Вот ведь вредная работа. Лина огляделась. Что она, интересно, ищет? Не ангела же с открытки, в самом деле. Заглянула в шкаф, обнаружила ворох разноцветных воздушных одеяний, усыпанных блестками. Протянула руку к ящикам, остановилась, терзаемая двумя желаниями сразу —  стукнуть себя по руке или как следует углубиться в недра шкафа — и, в конце концов, захлопнула дверцу. Попыталась прочитать названия книг, стоявших на полке, чуть язык не сломала.

Некоторое время Лина разглядывала украшения на искусственном деревце, потом заметила, что на бумажных ленточках что-то написано. Развернула одну красную: торопливым, прыгающим почерком было выведено: «Я и Анджей вместе». Лина в предвкушении потянулась за другой — желтенькой, как за вкусной конфетой. «Я получила дикшу», — было написано в другой бумажке. Лина привязала первую ленточку на место и тут заметила, что под деревцем что-то лежит. Она приподняла композицию (тяжеленькая оказалась), и вытащила фотографию симпатичного парня. Ага, не иначе как Анджей собственной персоной. Лина развязывала бумажки одну за другой, но везде было написано одно и то же — или про Анджея, или про загадочную «дикшу».

Отвлек ее звонок мобильника.

— Мама, — защебетал в трубке тоненький Иркин голос. — Мама, к нам на праздники едет свекровь.

— Чтооо? — охнула Лина. — Вы что, уже поженились со своим сушеным Гераклом?

— Да нет, мам, это я ее так называю просто. Надо же мне ее как-то называть, не мамой ведь?

— Едрена матрена, а имя-отчество есть у этой, гхым, мадам?

— Я не запомнила. Мам, ну надо принять ее по высшему разряду, ты ведь успеешь вернуться из своей командировки?

— Не знаю, Ир, я тут себе не начальник, — отмахнулась Лина.

— Ну дай с твоим начальником поговорить.

— Нет у меня никого! Сколько раз тебе говорить, — проворчала Лина.

Ирка вбила себе в голову, что Лина встречается с мужчиной, но не хочет говорить об этом дочерям.

— Мам, ну ты обещаешь мне, что придумаешь что-нибудь? Ты же у меня найдешь выход, я тебя знаю.

— Посмотрим, — ответила Лина. — Ты хотя бы трусы свои уберешь с люстры?

— Уже убрала! — отрапортовала Ирка. — И все остальное — тоже! Начиная с плаката на входной двери и заканчивая подписью на унитазном ершике.

— Тьфу на тебя, — выругалась Лина и нажала «отбой».

Лина вскипятилась так, что впору было пару из ушей пойти. Свекровь! Ексель-моксель, она годами не могла заставить дочь привести в порядок квартиру, а тут является какая-то мадам, дочь мигом перевоспитывается, да еще и требует встречу по первому разряду?! Она принялась привязывать бумажки обратно на дерево, скручивая их со всей силы, словно это они отвечали за ее семейную жизнь.  Интересно, свекровь вся в сыночка, тоже на туалетного утенка похожа? Или на утицу? Две птицы — «утица» и «полководица», — подумала Лина и расхохоталась. К желтому тапку прилипла какая-то бумажка. Лина, не глядя, подняла ногу, дернула за листок, и только когда услышала треск рвущейся бумаги, похолодела — еперный театр, это же фотография! Она подняла снимок — разорвано пополам, аккурат по носу. И что теперь делать? Заклеить с обратной стороны скотчем? Украсть фотку?

Лина схватила телефон.

— Ирка, чтобы ты сделала, если бы случайно порвала чужую фотку?

— Бывшей жены, что ли? — фыркнула дочь.

— Тьфу на тебя еще раз, — выругалась Лина.

— В фотосалон отнеси. Тебе на компьютере точную копию сделают, непорванную.

— Дочь, ты гений, — обрадовалась Лина.

Она повязала последнюю бумажку. Из бантика теперь торчали три неровные буквы — «Анд». Ах, вот что такое «Анд»! Это «Анджей». Наверное, она увидела эту надпись на деревце, но не придала значения, а потом задремала, и приснилась всякая ерунда. Что за имя такое, польское, что ли? Или это из того же разряда, что и «Мина»?

Лина еще походила по комнате, но больше ее внимания ничего не привлекло. К тому же, в квартире была вещь, которая терзала ее любопытство гораздо сильнее, чем фотография какого-то Анджея. Хотя читать чужие дневники она себе тоже раньше никогда не позволяла, но разве это не лучший способ узнать человека — в данном случае получателя открытки — прочесть его дневник?

На сей раз черная дверь поддалась быстро и легко. Лина нырнула в «загробное пространство», как окрестила про себя комнату Аси, и сразу направилась к столу, но тетрадка с розой куда-то пропала. Она выдвинула ящик стола, заглянула внутрь и схватилась за сердце. Из ящика на нее смотрел круглый человеческий глаз, совсем как настоящий, а под ним красовалась надпись жирным красным маркером на желтом листе бумаги: «ЗАЛЕЗЕШЬ ЕЩЕ РАЗ В МОЮ КОМНАТУ — ВЫРВУ ГЛАЗ». Лина захлопнула ящик. Ха! Напугали ежа голой задницей! Теперь она была полна решимости отыскать тетрадку, даже если придется вырвать глаз себе самой. Лина заглянула под подушку на диване и обнаружила черную шелковую сорочку. Потом приподняла мохнатый коврик в черно-белую клетку, чихнула. Ничего, кроме пыли.

В углу комнаты стоял ящик, сбитый из лохматых дощечек, вроде тех, в которых возят фрукты и овощи, только раскрашенный под зебру. Лина заглянула внутрь и обнаружила корзинку, а в корзинке — большую обувную коробку. Она сняла крышку и охнула. Еперный театр, в этой комнате ужасов можно сделаться заикой! Из коробки на нее пустыми глазницами смотрел череп, макушку которого обхватил лапами мохнатый паук. Череп, глаз — да тут, глядишь, целого человека можно собрать. Присмотревшись, Лина обнаружила, что верхняя часть черепушки — с пауком — открывается, и вообще, никакой это не череп, а шкатулка. Она собралась с духом и открыла крышку, ожидая увидеть в ней заспиртованную почку, отрезанный палец или еще что-нибудь столь же прекрасное. Но внутри обнаружился желтый потрепанный плюшевый медвежонок, еще советского «образца», и стопка фотографий. Лина отодвинула темную шторку, перебрала снимки. Обычная семья в заурядной советской квартирке: улыбающаяся женщина, фигура и вечный фартук которой красноречиво заявляли: «Всех накормлю и себя не забуду», муж-бочонок, украшенный щечками и животиком, бледная рыжая девочка в джинсах и футболке, в которой Лина с трудом узнала Асю.  Под черепом обнаружились два каталога свадебных платьев, рекламный буклет похоронного бутика с роскошными гробами и вожделенная тетрадка. Лина пролистала до нужного места. Где она там остановилась? Ах вот!

«Вчера к нам в квартиру буквально вломилась очень странная женщина. Я чувствую,  от нее исходят необычные флюиды, и все думаю — не знак ли это судьбы? Она как будто изгоняет меня. Вижу ее, и словно подталкивает меня что-то: бежать, бежать в другой город, другую страну — туда, где я буду далеко от тебя, или туда, где я встречу тебя в другом обличии?»

Ексель-моксель! Лина фыркнула. Чего это она Асю изгоняет?! Это еще непонятно, кто тут кого изгоняет. Обидно даже, честное слово.

«Жаль оставлять Олесю, она совсем беспомощна, наивная девочка, как она будет без меня справляться с ЖЭКом, квартирной хозяйкой и соседкой — старой ведьмой?»

У Лины глаза на лоб полезли — вот тебе и эгоистка! Дальше шло и вовсе странное:

«А может быть, это другой знак? Знак, что пора осуществить задуманное. Кит на море — романтик. Может быть, пришло и мое время? Когда еще будет такой подходящий и удобный случай?»

Она пробежала глазами еще несколько страниц.

«Мой бесценный возлюбленный…» — так начиналась каждая запись. Иногда по-другому: «Мой вечно дорогой Влад…»

Одну запись она прочла целиком.

«Каждый вечер перед сном я закрываю глаза и вижу одну и ту же картину, которая уводит меня прочь от действительности. Я лежу в гробу, веки мои сомкнуты, мое тело не слушается меня. Минуту назад нож разрезал дрожащую плоть — это моя дань, моя жертва, мое искупление. А теперь я вижу себя сверху — я прекрасна на белоснежной подушке, из уголка рта вытекает струйка алой крови. Ты подходишь ко мне, но я не вижу твоего лица, только спустя мгновение чувствую прикосновение нежных,  холодных губ. Сколько лет я ждала этого момента… СОПРИКОСНУТЬСЯ. Душа моя наполняется тобой и обретает потерянное когда-то счастье, недоступное простым смертным».

Ага, вот зачем Асе понадобился гроб — для неземной любви. Лина сначала довольно хихикнула: Ирка, оказывается, — не самая сумасшедшая дочь в мире. Потом вздохнула: счастливая девочка, видно, ей не приходилось никого хоронить. Она еще полистала тетрадку и обратила внимание на последнюю страницу. Там была приклеена и обведена в рамочку фотография шикарного белого гроба (хоть Папу Римского клади), под картинкой в столбик были выписаны цифры. Лина пробежала его глазами, в конце прочла приписку красной ручкой:

«Ночная охотница + салон красоты = 23 тыс. руб. ВСЁ!»

Сумма была подчеркнута красной ручкой. Едрена матрена, этой девочке надо помешать купить гроб! Она, конечно, ведьма колченогая, но еще, чего доброго, с собой покончит. Все эти кровавые струйки и неподвижные тела заставляют усомниться, что она собирается использовать гроб в качестве кровати. Вдобавок ко всему в ящике обнаружился кинжал — старинный или под старину. Лина вытащила его из ножен, полюбовалась витой ручкой, потрогала пальцем лезвие — острый! Настоящее холодное оружие. Некоторое время она вертела его  в руках, потом положила на место, посмотрела на часы и решила пойти восстанавливать фотографию Анджея.

В фотосалоне она проторчала добрых два часа и едва не довела до истерики двоих сотрудников. Копия фотографии все время получалась какой-то не такой — то рваная полоса заметна, то цвет не тот, то бумага слишком тонкая. Добившись, в конце концов, почти полной идентичности, довольная собой, она отправилась обратно.

В город прокрадывался май, рвался обогнать апрель на финише. Все кругом просыпалось от зимней спячки: листочки на деревьях распускались на глазах, парни переходили в стремительное наступление — что ни парочка, то шаловливо-тесные объятия, мальчишки гоняли по двору мяч, роллеры обгоняли бегунов, а велосипедисты — роллеров.

— Но на работе-то — баран он! — кричала женщина в трубку мобильника.

То ли под влиянием кипучей атмосферы улицы, то ли от недостатка привычной работы Лине нестерпимо захотелось предпринять какие-нибудь решительные действия. Она позвонила в справочную службу и выяснила, что «Ночная охотница» — это ресторан. Лина не поленилась, съездила туда и обнаружила прямо на вывеске знакомую физиономию с клычками. Художники постарались и приделали к асиной голове изящную длинноногую фигурку и раскидистые черные крылья. Сбоку притулился солярий с чудным названием:  «Аргентина манит негра».

Похоже, Асе осталось накопить совсем немного. Интересно, как она собирается купить гроб без покойника? Разве их продают без справки о смерти?

Кстати, что там писала эта ведьмочка по поводу появления Лины в доме? «Знак, что пора осуществить задуманное. Подходящий и удобный случай». И еще что-то про жертву и нож, вонзающийся в плоть. Лина шумно сглотнула и почесала шею. Быть полководицей вдруг как-то сразу расхотелось. А может, ну их, открытки эти? Уж очень работа нервная. Для здоровья вредно.

Она машинально полезла в сумочку и нащупала визитку Эмиля Евгеньевича. Что она ему скажет? «Кажется, маленькая вампирка собирается принести меня в жертву». Он решит, что на сей раз Лина не просто испугалась, да еще и навыдумывала себе черт знает что. Нужны ли ему почтальоны, у которых страхов — полные штаны?

Позади Лины раздался оглушительный гудок. Она дернулась и отпрыгнула в сторону. Мимо нее проплыл белый лимузин с кольцами и ленточками на капоте. Лина представила себе, как из лимузина выходит Ирка в пышном платье и с букетиком в руках, и вздохнула. Потом вспомнила о том, что вместе с зятем придется принять в семью еще какую-то подозрительную свекровь и вздохнула еще громче.

— Стоять, руки вверх! — раздался детский голосок.

Мальчик лет пяти наставил на нее пузатый пистолет.

— Испугалась? — он расплылся в щербатой улыбке.

— Пугалка у тебя не отросла еще, — хмыкнула Лина.

— А вот и отросла, — мальчик надавил на курок, Лину обдала струя холодной воды, а маленький хулиган пустился наутек.

— Ууу, гаденыш, — она потрясла кулаком ему вслед и попыталась отряхнуть кофточку.

А чего она, собственно, испугалась? Тощей колченогой ведьмочки? Сама Лина хрупкостью телосложения не отличалась и на недостаток энергии не жаловалась, а ежедневные прогулки с тяжелой сумкой только прибавляли ей физической силы. Конечно, рвать попой гвозди, как героиня одного фильма, она не умела, но переставить какую-нибудь мебель в доме — запросто. Опять же, в сумке у нее всегда лежит газовый баллончик, потому как почтальону приходится ходить в одиночку, порой и по темным подъездам. Куда хуже будет, если ведьмочка переменит свое мнение насчет Олеси и решит воспользоваться беззащитностью наивной девочки.

Ексель-моксель! Так может быть, открытка как раз для этого и нужна? Чтобы вправить мозги маленькой ведьмочке, которая забила себе голову романтическими бреднями, и не дать ей осуществить свою сумасшедшую затею. Тогда открытку нужно вручить как можно скорее! Вот только которую из двух? Может ли открытка с ангелочком предназначаться вампирше, обитающей в загробном пространстве? Очень даже может! Например, чтобы пробудить в ней какие-нибудь светлые и прекрасные чувства. Однако «ом» и зеленый диван уж слишком явно указывают на получательниц. В конце концов, она же может попробовать? Что за непредсказуемые последствия, о которых предупреждал Эмиль Евгеньевич, могут быть у открыток? Если что-то пойдет не так, их всегда можно поменять местами. Вариантов ведь только два.

Лина прониклась важностью своей миссии, вновь мысленно нацепила на себя форму полководицы и направилась в родное почтовое отделение. Там она под удивленные взгляды коллег купила и сразу же проштамповала два конверта с веселыми желтыми птичками. Потом подписала на них одинаковый адрес, только имена получателей указала разные, и положила открытки. Она собиралась опустить конверты в почтовый ящик, но в последний момент передумала и оставила в сумочке.

Едва Лина открыла дверь, как навстречу ей выскочила Олеся. Вот блинство, не успела незаметно вернуть фотографию!

— Ой-ой-ой, — замахала руками Лина, закрывая лицо.

— Что с вами?

— Сияешь, как солнце. Где мои темные очки?

— К нам приезжает гуруджи! Он будет давать дикшу! — Олеся поднялась на цыпочки и закружилась. — Вы себе не представляете, что это для меня означает!

— И что же?

— Понимаете, — защебетала Олеся, — когда Кришна видит искреннее желание преданного служить ему, он сам посылает ему гуру. Гуру не выбирают, он всегда появляется сам. И вот к нам в город совершенно неожиданно приезжает из Индии гуруджи, о встрече с которым я только мечтала. Он пробудет с нами целых три дня.  И будет давать дикшу!

— И чем эта дикша хороша? Может и для меня одну штучку возьмешь?

— Ее нельзя за кого-то взять, — рассмеялась Олеся. — Это такой… как лучше сказать? Обряд, инициация. Гуруджи дает каждому духовное имя и мантру. Это очень важно. Это на всю жизнь, и даже не на одну жизнь. Хотите, можете тоже пойти.

Лина почесала шею и сказала:

— Нет уж, спасибо. Поужинаешь со мной?

— Ни за что! — пропела Олеся. — Перед дикшей лучше всего голодать и медитировать. Ой, вы только не обижайтесь, пожалуйста! Мне просто иногда надо, чтобы никто не мешал. Вот Ася уже знает. Я с вами в другой раз поужинаю, хорошо? Как ваша племянница? Вы ведь из больницы?

— Ну так… более-менее. Но она еще на капельницах!

Не успела Лина открыть дверь в свою комнату, как в квартиру вихрем ворвалась ведьмочка.

— Расплатились! Прямо сегодня! Завтра закажу и внесу аванс! — с порога выкрикнула она и промчалась по коридору.

— Кто расплатился? — нахмурилась Лина.

— Салон красоты! Как вам прическа? — Ася крутилась перед зеркалом, разглядывая кислотно-зеленую прядь взамен желтой в пышно уложенной копне неестественно-черных волос.

— Да тебе любая прическа к лицу, — съехидничала Лина.

— Завтра у меня будет такой день! — ведьмочка ее не слушала. — Великий день!

— И у меня тоже! К нам приезжает гуруджи! — воскликнула Олеся.

Ася широко улыбнулась, от чего Лину мороз пробрал по коже — уже очень зловещая вышла улыбка.

— Олеська, я же знала, что он приедет — этот твой святоша!

— Асечка, я так счастлива, что сама себе не верю!

Олеся кинулась обнимать ведьмочку, но та резко вырвалась и оттолкнула Олесю так, что та чуть не упала.

— Ой, извини,— Олеся смутилась. — Я не хотела, я нечаянно, машинально. Прическа — отпад!

— У меня завтра такой день, что я тебя прощаю, — махнула рукой Ася и хихикнула.

Лина нахмурилась. Что еще за «такой день»? Рука нащупала в сумочке конверты. Ведьмочка заливисто смеялась. Казалось, что ее смех существует отдельно от бледного лица, сам по себе, ожившей иглой пронизывает то загробно-мертвое пространство, каким себя окружила Ася. «Вручу как есть, и будь что будет», — решила Лина, а вслух сказала:

— Девчонки, кстати, вам же письма пришли!

— Откуда у тебя ключ от ящика? — Ася повернулась к Лине и резко сменила тон.

— Ниоткуда, просто я с вашим почтальоном знакома.

— Больше никогда так не делай, — строго сказала ведьмочка и ушла с конвертом к себе в комнату.

— Слушай, а чего она от тебя так дергается? — поинтересовалась Лина у Олеси.

— Аська-то? Она не переносит, когда ее кто-нибудь трогает. Даже в автобусах никогда в час пик не ездит, лучше встанет на два часа раньше.

Целый час Лина мерила комнату шагами и в нетерпении расчесывала шею: ну что там, открыли девчонки свои конверты? Но никаких событий вечер не принес, не считая звонка Ирки с обсуждением меню для будущей свекрови. Лина успела пообещать, что уже совсем скоро вернется домой. Пару раз она выходила в коридор, останавливалась то у одной, то у другой двери, собиралась постучать, но тишина в комнатах была такой цельной, что рука не поднималась ее нарушать. Ексель-моксель, так и с ума сойти можно! Она возвращалась к себе и пошире распахивала створки окна — ее не покидало вчерашнее ощущение домашнего плена.

Ближе к ночи на душе у Лины стало неспокойно. Возникло неприятное, дурное чувство, какое она последний раз испытывала перед тем, как Ирку выгнали с очередной работы. Лина решила, на всякий случай, приготовиться к обороне. В шкафу в прихожей она нашла молоток и положила к себе под софу, а газовый баллончик поставила на полочку возле двери. Поначалу Лина решила, что не будет спать всю ночь, но в одиннадцать часов у нее начали слипаться глаза. Она закрыла дверь на замок, на всякий случай забаррикадировала ее стулом и улеглась. Некоторое время она чертыхалась и ворочалась, потом, наконец-то, приноровилась к неуживчивой софе, нашла более-менее удобное положение и заснула. Разбудил ее тихий, ненавязчивый стук в дверь. Так бывает, когда ветер стучит в окно веткой дерева — мелодично, в мягком ритме: тук-тук-тук, тук-тук-тук. Лина неохотно открыла глаза, подумала:  «Сейчас найду, кто по ночам стучит, и накостыляю ему», — и перевернулась на другой бок. Стук не прекращался. Ексель-моксель, она же вчера вручила открытки! Или наступил «удобный случай»? Лина выбралась из-под одеяла, включила свет, сунула в карман пижамы баллончик, вооружилась молотком, подкралась к двери и охнула, наткнувшись на стул. Еперный театр, зачем она здесь это поставила?

Лина осторожно отодвинула стул, повернула ключ в двери, спрятала молоток за спину и выглянула в коридор. Рядом с дверью стояла Ася, бледная и без всякой косметики, глаза закрыты, струится по худому телу шелковая черная сорочка. Девушка сделала полшага вперед, Лина отпрянула. Ася протянула тонкую руку и тихонько забарабанила ногтями в дверь, словно в такт неслышной музыке: тук-тук-тук, тук-тук-тук. Мгновение спустя Лина заметила, что и сама покачивается в том же ритме. По спине у нее побежали мурашки. Тьфу ты! Едрена матрена, это же просто тщедушная девица! Лина стряхнула наваждение и поинтересовалась:

— Дорогая, ты не ошиблась дверью?

Ася не отвечала и не открывала глаз, только подрагивали ресницы и пальцы продолжали выстукивать неизвестную мелодию. Лина отложила молоток и тихонько обняла девушку за талию — холодная какая, бррр!

— А ляг на диван, — сказала вдруг Ася.

Лина вздрогнула. Значит, она угадала с адресатами? Это вот так действует открытка с диваном?

— Если кому-то здесь и надо прилечь, то это тебе, — Лина попыталась увлечь девушку в сторону черной двери.

Ведьмочка ступала неохотно, с трудом поднимала ноги.

— Мало мне было Буратино, теперь еще и спящая красавица на мою бедную почтальонскую голову, — причитала Лина.

В комнате Аси горели свечи, загробное пространство было окутано сизым дымом, на разложенном диване  валялась скомканная алая простыня.

— Одна палочки жжет, другая — свечи, так у этой еще и шторы кругом — как они тут до сих пор пожар не устроили? — проворчала Лина и потащила ведьмочку к дивану.

Они уже почти доковыляли до места назначения, когда Ася внезапно остановилась, повернулась к Лине, сняла ее руки со своей талии и спросила:

— Ты узнаешь меня?

— Узнаю, дорогуша, узнаю.

— Значит, я могу прикоснуться к тебе? — Ася подняла холодную ладонь.

— Ну, если тебе очень этого хочется, — кивнула Лина.

— Очень, — прошептала Ася.

В следующий миг ночной дом оглушил такой леденящий душу вопль, что звукорежиссеры фильмов ужасов умерли бы от зависти, если бы могли его услышать. Лина и сама не знала, что умеет так кричать, но когда в шею впились два клычка, а худые руки с неожиданной силой сжали ее в объятиях, в ней открылись неожиданные вокальные способности.

Ася открыла глаза и вытаращилась на Лину. Потом они обе, не сговариваясь, перевели взгляд вниз. На белом квадрате коврика расплывались капельки крови.

— Ой, мамочки, — сказала Ася тоненьким голоском.

«Ёпернейший театр…. Такой работы в моей жизни еще не было!», — подумала Лина и закатила глаза. Стоп, а что это мелькнуло на столе? Так и есть: нераспечатанный конверт. Она мигом собралась: если это не открытка, в чем тогда дело?  Подумать об этом как следует Лина не успела: в ушах еще звенело от ее собственного крика, когда со стороны коридора раздался грохот.

В три часа ночи квартиру, наконец-то, посетила мирная домашняя атмосфера. Вокруг Лины суетились девчонки. Ася наливала чай, Олеся намазывала ранки на шее левомеколью и хихикала:

—  Ну вот, Лина Анатольевна, теперь будете по ночам у домашних кровь пить. Ой, а может вам прививку от бешенства сделать?

— Я тебе дам прививку! — погрозила кулачком Ася.

— Ася, извинись, пожалуйста, — попросила Олеся.

— Ну вот еще! — ведьмочка задрала нос. — Чего мне извиняться, если я это сделала в бессознательном состоянии? Я за себя во сне не отвечаю.

— Не обращайте на нее внимания, — махнула рукой Олеся. — Извините нас обеих, пожалуйста. Мы забыли сказать, что Ася иногда у нас во сне ходит.

— И людей кусает, — уточнила Лина.

— Этого мы не знали, — затараторила Олеся. — Это в первый раз с ней такое. Она обычно походит-походит, постучит туда-сюда и обратно в постель ложится.

— Ты-то какого хрена в обморок грохнулась? — спросила Ася.

— Я же не знала, что ты спишь! Услышала этот жуткий крик, захожу, вижу — кровь. И потом, у вас такие лица были…

— Думала, небось, у меня совсем крыша поехала?

— Ничего я не думала! — отнекивалась Олеся. — Не успела я ничего подумать.

— Ой, девочки, с вами не соскучишься, — охала Лина. — Олеся, ты-то как?

— Голова покруживается. Это ерунда, я посплю и пройдет. Ой, я вам сейчас пластырь наклею, незаметный, под цвет кожи, и платок вам одолжу красивый, чтобы не видно было никому. Вы не беспокойтесь, это быстро заживет, следов не останется.

— Ексель-моксель, ну скажи хотя бы, что тебе снилось? — выпытывала Лина у Аси, но та отмахивалась:

— Да не помню я! Отстань. Олеська, возьми у меня меду, сделай пострадавшей бутерброд. Настоящий, деревенский, мать прислала.

— Лина Анатольевна, может, вам травки заварить, а? Чтобы успокоиться, — вмешалась Олеся.

— Я спокойна, как столетний дуб в безветренную ночь.

От такой заботы со всех сторон Лина совершенно растаяла. В кухонных посиделках, пусть и невольно вызванных, была какая-то мелочная, сиюминутная жизненная радость, давно забытое чувство «общежития» в его лучших проявлениях.

— А вот я теперь не засну, — Ася подперла ладонью подбородок. — Ну и хорошо, синяки под глазами будут естественно выглядеть.

Лина поперхнулась чаем, прокашлялась и сказала:

— Займись чем-нибудь. Почту почитай.

— Точно, — хлопнула себя по лбу Ася. — Я же сегодня компьютер не включала.

Лина вздохнула. Едрена матрена, как трудно нынче с молодежью! Она вернулась к себе, свернулась уютным клубочком под одеялом и хихикнула про себя. Все ее прежние страхи казались  теперь полной нелепицей. Вот Дурында Балбесовна! «Меня хотят принести в жертву!» Как только могло такое в голову придти?! Ладно, юные романтические девицы, но она-то — тетка в возрасте, чего себе нафантазировала? Видать, дурной пример заразителен. Хорошо, что Эмилю Евгеньевичу ничего не сказала. Остаток ночи Лина проспала безмятежно, как ребенок под боком у матери. Поэтому утром, когда ее опять разбудил стук, она перевернулась на другой бок и попыталась заткнуть ухо подушкой. Но на этот раз стук вовсе не был мелодичным и наводил на мысль о сумасшедшем барабанщике.

Лина неохотно выползла в коридор, с трудом протирая глаза. Потом протерла их еще раз, но это не помогло. В том, что она увидела, было что-то сводящее с ума. Как если открыть холодильник, и обнаружить в нем работающий телевизор. Девушка, которая барабанила в черную дверь, была сразу и Асей, и Олесей. Фигура определенно принадлежала Олесе, иссиня-черные, как тушью нарисованные волосы, — Асе, а вот насчет лица Лина не была уверена. Щечки вроде прежние, круглые, но бледные — как мукой присыпанные, глаза кошачьи — зеленые, с вертикальными зрачками, торчат остренькие клычки, впиваются в нижнюю губу, и татуировка на шее со следами зубов — точь-в-точь как у Аси.

Когда черная дверь распахнулась, Лине поначалу показалось, что она видит незнакомую девушку. Румяное лицо обрамляли темно-рыжие волосы, можно было предположить, что она готовится выступить с восточным танцем —  лицо украшали крохотные стразы, глаза были выразительно подведены, посреди лба нарисованы две белые полоски, руки покрывала причудливая расписная вязь.

Ася-Олеся как увидела незнакомку, так и отпрянула, а потом мелко задрожала.

— Ты! Как ты могла! Когда ты успела? Нет, как ты умудрилась? Ой, кажется, я с ума сошла, — она сползла по стене.

— Ты чего, дразнишься, что ли? — лениво протянула вторая девица тоненьким асиным голоском.

— Вы тоже это видите? — Олеся уставилась зелеными глазами на Лину.

— Еперный театр, — только и ответила она.

То есть, она бы могла добавить еще что-нибудь вроде: «Похоже, вы прочитали свои открытки», — но ничего этого говорить Лина не стала. Она на всякий случай загородила Олесю спиной и сказала строгим тоном:

— Ася, посмотри на себя в зеркало.

— Чего я там не видела?

— Посмотри.

Лина с порога увидела на столе надорванный конверт. Олеся всхлипывала где-то позади, Ася бродила на комнате и ворчала:

— Черт, куда я подевала линзы.

Лина мысленно нацепила бронежилет и приготовилась разнимать девчонок. Но Ася осталась на удивление невозмутимой.

— Что это у меня с руками? Кто мне их успел разрисовать и когда? Олеська, это твои штучки с хной? И ты скоммуниздила мои запасные линзы, да?

Олеся испуганно помотала головой.  Ася критически разглядывала себя в зеркале.

— Ну ладно, покрасить волосы, добавить румян и прилепить к физиономии дурацкие блестки — все это можно было сделать, если предположить, что вчера вы напоили меня внушительной дозой снотворного. Но неужели вы мне и зубы спилили? Вы хоть знаете, в какую копеечку мне обошлось их нарастить?

— Ася, хватит придуриваться! — возмутилась Олеся. — Ты сама мне приделала свои дурацкие зубы, вставила линзы и напудрила лицо.

— Как можно вставить линзы в закрытые глаза?

Девчонки уставились на Лину.

— Можжет быть, ты нам все объяснишшь? — когда Ася злилась, она начинала тянуть шипящие.

— Я всю ночь проспала как убитая! Ничего не слышала, — честно ответила Лина. — И вообще, я пострадавшая.

— Это какая-то массовая галлюцинация. Пойдем, — Ася схватила Олесю за руку, потащила на площадку и позвонила в соседнюю дверь.

— Кто там? — спросил скрипучий голос.

— Теть Маш, это соседки, откройте.

Дверь приоткрылась на цепочке, показалось морщинистое лицо с крючковатым носом.

— Ишь, шошедки нашлись. Шего надо-то? — прошамкала бабка.

— У кого клыки и глаза как у кошки? — спросила Ася.

— Шами што ль не видите? Пришли над штарухой иждеватьша да? Вот в мое время мы пеншионерам помогали, продукты приношили…

— У меня или у нее клыки? — Ася ткнула пальцем в Олесю.

Бабка нацепила на нос толстые очки и перекрестилась.

— У нее, конешно. Вот ведьмы-поганки, шгиньте отшюдова, — дверь захлопнулась.

— Ну и что мы делать будем с тобой, подруга? — спросила Ася, когда они вернулись в квартиру. — Иди-ка сюда. А ты, Лина, помоги.

Ася с Линой на пару подтащили вяло сопротивляющуюся Олесю к окну. Ася попыталась оттянуть в разные стороны веки и залезть Олесе в глаз.

— Или я ослепла, или это не линзы. Вот не думала, что человеческие глаза могут на самом деле так выглядеть. Открой рот, — теперь ведьмочка залезла к ней в рот и попыталась дернуть за клык.

Олеся невразумительно замычала что-то в ответ.

— С ума сойти. Это ж сколько я в зубном кресле просидела, чтобы сделать красивые клыки, а твои лучше вышли…. Ты случаем не стоматолог? — спросила Ася у Лины.

— Хватит меня мучить! — вырвалась Олеся и с отчаянием в голосе добавила. — Я уже сама проверяла — это все не убирается и не снимается никак…

— Если я стоматолог, то вы с подружкой — космонавтки, — ответила Лина и позволила себе намек. — Лучше вспомните, что могло вчера случиться необычного.

— А я все поняла… — елейным тоном произнесла Олеся. — Аська, тебя бог наказал! Ты ночью ни за что, ни про что покусала порядочного человека, вот тебе и наказание! Между прочим, у тебя на лбу — тилака.

— Что у меня на лбу? — Ася принялась ощупывать лоб. — Какая кака?

— Вот эти две полоски — священный знак преданных.

— А, полоски. Уф, слава богу. Я уже думала, рога растут. Ну хорошо, меня бог наказал, а тебя за что?

— Не знаю. Как я теперь на дикшу пойду в таком виде? — Олеся всхлипнула.

Следующие полчаса Ася провела в ванной, но ни мылом, ни скрабом, ни жесткой щеткой для пяток ей не удалось оттереть ни роспись на руках, ни макияж. Также безуспешно Олеся пыталась подкрасить белые щеки, но румяна и пудра тут же осыпались обратно.

Лина ходила вокруг девчонок кругами и смотрела во все глаза. Ее мучила эгоистическая мысль: где обещанный ключ к открыткам? На что он должен быть похож?

В конце концов, Олеся пришла в комнату к Лине и громко разревелась.

— Меня тоже бог наказал, — всхлипывала она. — Я колбасу ела! Я ее у вас украла, я целых два кружочка позапрошлой ночью отрезала, мне так захотелось, аж сил не было терпеть.

— Дорогуша, если бы у каждого, кто угостился кружочком соседской колбасы, вырастали клыки, у нас была бы страна вампиров.

— Все равно наказал. Я Аське завидуууую, — она шумно высморкалась в платок. — Все время завидую.

— Завидуешь? Почему? — Лина ушам своим не поверила.

— Она такая смелая. Ничего не боится, ходит в таком виде, где хочет, всех кругом на место ставит. Я так не могу…

Лина почесала шею: что-то в этом есть. Что-то открыточное. Скрап-открытки всегда человека наизнанку выворачивают, вытаскивают наружу все, что он сам от себя прячет, и эти конкретные — не исключение.

— Письма, — в комнату ворвалась Ася, размахивая карточкой с диваном. — Олеська, ты вчера конверт открывала?

— Ага, — кивнула та в недоумении.

— Тащи сюда.

Первым делом Ася сравнила конверты.

— Почерк одинаковый, отправлено в один день. А почему штамп только один?

— Значит, отправляли из того же почтового отделения, к которому ваш дом относится, — пояснила Лина.

— А можно узнать, кто отправлял?

— Если бы сотрудник почты принимал, здесь бы стоял штемпель вместо марки, тогда еще можно было бы его расспросить. А так, скорее всего, в ящик бросили — не узнаешь, — пожала плечами Лина.

Ася разложила на столе открытки.

— Олеська, смотри, на твоей открытке такая же хрень нарисована, как у тебя на стене.

— Это не хрень, это «Ом», — Олеся надула губки.

— Неважно, — отмахнулась Ася. — А на моей открытке — летучая мышь и диван, совсем как у меня в комнате.

— У тебя же клетчатый диван, — поправила ее Олеся.

— Это чехол клетчатый, а диван под ним дурацкий, зеленый. Да фиг с ним, с диваном, тут другое странно — в моей комнате никогда и никто не бывал. Разве что квартирная хозяйка, это ее диван, но она пока не знает про твой «ом». Лина, ты заходила в мою комнату?

— Вчера, когда пыталась отправить тебя в постель.

— А до этого?

— Нет, конечно! С чего ты взяла?! — Лина состряпала возмущенное лицо. — И потом, ты же на ключ закрываешь, я видела.

— Олеська, ты кому-нибудь рассказывала про мою комнату?

— Ась, ну я же не знала, что твой диван на самом деле зеленый.

Пока девушки разглядывали карточки, Лина яростно расчесывала шею. Вот ведь ушлая ведьмочка! Как она сразу раскусила, что все дело в открытках? Лина приготовилась пуститься в пространные объяснения, и уже приготовилась произнести свою коронную фразу: «Я специалист по доставке особого класса», но к ее большому удивлению, никаких вопросов не последовало.

— Значит, я угадала! — Ася закружилась по комнате и чуть не сшибла стул. — Я права, я права, я права!

Лина с Олесей смотрели на чудной асин танец, вытаращив глаза. Ася подняла длинные костлявые руки, растопырила пальцы, запрокинула голову и принялась раскачиваться в экстазе, словно под беззвучную музыку, застывая то в одном, то в другом положении. Танец выглядел так, словно его показывали в записи, каждые пять секунд нажимая на кнопку паузы.

Потом Ася заговорила нараспев, не переставая дергаться:

— Сегодня — великий день! Звездатый день! Невдолбенный день! Имидж неудачный был, но все это не в счет! Ждет меня совсем другая уже завтра жизнь! Это же подарок, подарок от судьбы! Я его ждала, годами напролет!

Глаза Аси сверкали так, что она могла бы сейчас взглядом запускать фейерверки. Она выплыла из комнаты, но почти тут же вернулась с двумя бархатными бордовыми розами.

— Олеська, засуши этот бутон обо мне на память! — она засунула цветок ей за отворот футболки, Олеся ойкнула.

— Лина, положи пару лепестков в свою любимую книжку!

— Подожди, Аська, — Олеся, морщась, вытащила розу из футболки. — Ты о чем, что значит, на память?!

— Потом все узнаете, — Ася подмигнула им. — Мне пора собираться. Олеська, а ты мне не могла бы одолжить одну из своих восточных тряпок?

— Ээээ… — оторопела Олеся. — Они тебе, наверное, будут не по размеру…

— Ну и фиг с тобой, куплю в магазине.

Как только ведьмочка вышла из комнаты, Лина тоже засуетилась. Чего там еще эта колченогая удумала? Нельзя оставлять ее одну!

— Кажется, я поняла, — сказала Олеся и приняла вид крайней задумчивости, что в сочетании с кошачьими глазами и кончиками клыков, торчащими над нижней губой, производило довольно зловещее впечатление.

— И что же? — с любопытством спросила Лина.

— Это не просто знак судьбы, это испытание, вот что я теперь поняла, — сказала Олеся. — Это господь Кришна послал мне испытание, чтобы проверить, насколько серьезно мое намерение пройти дикшу и служить ему. Значит, я должна пойти именно в таком виде. Я получу дикшу, и все само пройдет, вот увидите.

— Раз должна, значит, иди, — кивнула Лина, натягивая колготки.

— Лина Анатольевна, а вы могли бы пойти со мной? — Олеся вдруг схватила ее за руку и заглянула ей в глаза. — Я одна боюсь в таком виде, я никогда в жизни не наберусь смелости.

— Олесенька, дорогая, я сегодня, к сожалению, занята. Давай завтра сходим?

— А вдруг завтра что-нибудь не получится? Он ведь скоро уже уедет, надо сейчас, пока есть возможность! И я так и останусь на всю жизнь с клыками.

— Может быть, ближе к вечеру, — Лина влезла в куртку, прислушиваясь к звукам из соседней комнаты.

— А что же я буду делать, если пропущу дикшу? Зачем тогда все это вообще… Такой шанс раз в жизни бывает! Пойдемте со мной? Ну пожалуйста! А я за вашей племянницей могу потом несколько дней поухаживать, устроите себе отдых.

В голосе Олеси звучало такое отчаяние, что Лина призадумалась. Ексель-моксель, кого тут первым спасать? Первое правило почтальона — ни во что не вмешиваться после вручения открытки. Значит, надо бы пойти с Олесей, раз она сама просит. С другой стороны, если Ася задумала покончить с собой… тут Лина не остановится ни перед какими правилами. По крайней мере, за ней нужно проследить.

— Ты посиди у себя, отдохни, умойся, я вернусь, и мы что-нибудь придумаем, — она аккуратно подтолкнула Олесю к выходу, а сама выглянула в коридор и услышала, как хлопнула входная дверь. — Все, мне пора бежать!

Лина опоздала. Когда она выскочила на улицу, Аси уже и след простыл. Для успокоения совести Лина обошла все близлежащие автобусные и трамвайные остановки, но девчонки нигде не было. Совесть даже и не думала успокаиваться. Лина вернулась в квартиру, стараясь не шуметь, и на цыпочках прокралась в свою комнату. Вместе с ощущением домашнего ареста на нее словно возложили непрошеное чувство ответственности за чужую девочку, совсем молоденькую, немного младше Ирки и чуть старше Насти. Эта ведьмочка так же наивна в своем сумасбродстве, как Ирка со своими трусами на люстре, может быть, поэтому Лине она в глубине души симпатична? И так не хочется ставить рядом с ней этот нелепый знак: вопрос жизни и смерти. Вопрос жизни и смерти?! Лина поспешила достать визитку главного по открыткам. Квадратная карточка, золотые буквы на черном бархате складываются в имя, над буквами плывут пестрые облака из настоящих перьев. Скрап-визитка… подуешь на облака, и голова кружится от того, что они начинают плыть у тебя на глазах, и вскоре владелец визитки объявляется — или лично, или звонит по телефону, а на экране мобильника отображается все то же: «Номер не определен».

— А, Лина Анатольевна, что-нибудь стряслось?

— Пока ничего.

— Звучит многообещающие.

— Эмиль Евгеньевич, я могу задать один вопрос по поводу открытки? Это касается жизни и смерти.

— Задавайте.

— Открытка может заставить человека совершить самоубийство?

— Напрямую нет. Это запрещено Кодексом скрапбукера.

— А вы уверены?

— Лина Анатольевна…

— Хорошо, хорошо. А «не напрямую» — это как?

— Вы же все знаете сами — открытка работает катализатором, она ускоряет те события в жизни, которые должны случиться сами рано или поздно…

— Хотите сказать, запросто может быть такое, что я притащу двадцатилетней девчонке открытку, и она покончит с собой в тот же день, хотя без открытки сделала бы это лет эдак через двадцать?

— Я ведь уже сказал: открытка не может вызвать такого эффекта напрямую.

— Ох не нравится мне это ваше «напрямую», — проворчала Лина. — А можно вручать в комплекте такую открытку, чтобы и не «напрямую» ничего подобного не случилось?

— Лина Анатольевна, вы никогда не думали о том, что обычное письмо тоже может послужить последней каплей и довести человека до самоубийства? Вот опускаете вы в ящик конверт, а в нем, быть может, неприятнейшее судебное письмо, или извещение о смерти родственника, или муж признается, что изменил с другой и больше не вернется в семью?

— Это совсем другое дело! В таком случае у человека есть выбор. А в случае с вашими скрап-открытками…

— Вы думаете, что его нет?

Тон Эмиля Евгеньевича ясно давал понять, что вопрос этот — риторический, и Лина не стала отвечать.

— Судьба у вас такая, — добавил он. — Ангелина, вестница…

— Это значит, что испытательный срок я пройду в любом случае? — поинтересовалась Лина.

— Это значит, что вы должны заниматься своим делом и не тратить время на бессмысленные вопросы.

— Да уж, все равно в ответ получаю только бессмысленные советы, — фыркнула Лина.

Еперный театр! Еще никогда и ни один человек не обвинял Лину в том, что она плохо работает! Да она будет под пулеметным обстрелом ползти по своему участку, но доставит корреспонденцию вовремя. Такого почтальона, может быть, во всей стране больше нет!

— Лина Анатольевна, таких почтальонов, как вы, — по пальцам одной руки пересчитать, иначе я бы вас к нам пригласил. Уверен, что вы справитесь.

Эмиль Евгеньевич повесил трубку, оставив Лину в полном недоумении: он что, мысли ее читает? Вдобавок ее мучило еще какое-то чувство, очень знакомое, неуемное, напоминающее ежа в попе. Лина принялась ерзать на месте, и уже спустя мгновение поняла, что умирает от любопытства. Какой смысл в действии открыток? А что, если открытки все-таки надо было вручить наоборот, и они должны были сработать совсем не так? При этой мысли с утроенной силой зачесалась шея. Ексель-моксель, до чего нервная работа! Еще ни разу такого с Линой не было, чтобы она вручила письмо не по адресу. Прав Эмиль Евгеньевич: нечего тут рассусоливать, надо заняться делом — узнать ключ к открыткам.

Лина распахнула дверь в комнату Олеси без стука. Девушка сидела по-турецки перед табуреткой с фигурками и тихонько всхлипывала.

— Ну ты идешь или нет? — с порога спросила Лина.

— Вы со мной? — Олеся улыбнулась сквозь слезы. — А как же я пойду в таком виде?

— Во-первых, темные очки, — сказала Лина. — Есть?

— Угу.

— Во-вторых, закрой рот, спрячь свои клыки и ни с  кем не разговаривай.

— А если меня что-нибудь спросят?

— Я всем скажу, что у тебя ларингит, и голос пропал. Блокнот себе заведи, будешь на бумаге общаться, как немые.

— А если гуруджи что-нибудь у меня спросит?

— Тогда прикрывай рот рукой. А твою бледность мы спишем на то, что ты всю ночь не спала, готовилась к этой своей рикше.

— Дикше, — поправила ее Олеся.

Лина ждала, пока Олеся наведет марафет, и ерзала на стуле. Из макияжа удалось только подвести глаза — другая косметика странным образом осыпалась с лица. Из одежды девушка выбрала белоснежное сари, нежно-розовую маечку и такой же платок.

— Снимай, — вздохнула Лина. — С твоим лицом ты в этом выглядишь как привидение. Впору детей пугать.

— Это новое! — Олеся надула губы. — Я специально для такого случая приготовила.

В конце концов они вместе выбрали красную юбку до пола и подходящую блузку. Лина придирчиво оглядела девушку с ног до головы: пока в очках и рот закрыт, почти похожа на человека.

— Может тебе платок на голову намотать? Прикинешься мусульманкой.

У Олеси задрожали губы, и Лина вздохнула:

— Ладно, и так сойдет. Платок на шею надень, укус спрячь.

— И вы тоже наденьте!

— Да уж, хороша парочка — обе за шею покусанные! — рассмеялась Лина, и Олеся тихонько улыбнулась в ответ.

На шею Лина, несмотря на теплую погоду, повязала любимый пестрый шарфик — как знак того, что она на работе, и заодно талисман.

Она и предположить не могла, что загадочную и непонятно зачем нужную дикшу рвутся получить столько людей, причем не только молоденьких девушек, но и пузатых товарищей в летах, которые могли бы выглядеть весьма солидно, если бы надели костюмы с галстуками вместо оранжевых халатов (Лина точно не знала, как называются эти одеяния, но на халаты они смахивали больше всего). Можно подумать, к этой дикше бесплатная бутылка коньяка прилагается. За несколько кварталов до цели — обшарпанного дворца культуры каких-то работников — их с Олесей словно закрутило в водоворот, столько людей устремлялись туда со всех сторон.

Возле здания толпилось столько странных личностей, что на взгляд Лины, Олеся напрасно беспокоилась за свой внешний вид. Одетые и полуголые, бритые и бородатые, раскрашенные и дочерна загорелые — едрена матрена, ну и сборище! Впрочем, не меньше половины присутствующих казались на вид почти нормальными людьми, за исключением одного нюанса — казалось, никто кроме Лины не обращает ни на кого внимания.

Олесе махали руками какие-то знакомые, но она отворачивалась и делала вид, что погружена в себя и никого не замечает. Кто-то перебирал четки, кто-то сидел прямо на траве с закрытыми глазами, раскрыв ладони, группа мужиков в оранжевых халатах пела «Харе Кришна» под сопровождение барабанов, с лотков продавали какие-то баночки и коробочки.

— Олеся! — вынырнула из толпы очень маленькая и худенькая девочка во всем белом. — Олеся, ты успела записаться?

Олеся собрала губы бантиком, помотала головой и со всей силы ущипнула Лину за руку.

— Ой, ты чего? — возмутилась Лина и получила еще один щипок.

— А, поняла. Девочка, скажи, а что, надо было записываться?

— Олеська, ты чего, язык проглотила?

— У нее ларингит. Она не может говорить, — ответила Лина. — Так что там насчет записи?

— Кажется, мы опоздали. На сегодня уже все расписано, оказывается, надо было записываться заранее. Но я не уйду без дикши, — заявила девчушка Олесе. — Хоть в окно залезу или под ковриком проползу, но попаду туда!

«На вид ангел», — почему-то вспомнила Лина. Вслед за девочкой они принялись пробираться к входу в здание. В холле оказалось шумно и душно, пахло как у Олеси в комнате — благовониями, только в десять раз сильнее. Лине в руку сунули какой-то буклет. Не успели они зайти, как поднялся шум, потом люди стремительно расступились и образовали коридор вдоль красного коврика, и тут же пространство холла накрыла неожиданная тишина. Лина с Олесей оказались во втором ряду. Лина вытянула шею и увидела, как по коврику идет нарядная девушка и бросает вперед лепестки цветов, а за ней следует процессия мужчин и женщин в оранжевом. Во главе шел ничем не примечательный и довольно упитанный индус в чалме с цветочной гирляндой на груди. Когда он проходил мимо, одни склонялись перед ним в поклоне, сложив вместе ладони, другие улыбались, а некоторые падали на пол и простирались перед ним ниц.

Лина почувствовала себя невыносимо чужой. Трудно быть единственным нормальным человеком в сумасшедшем доме — невольно начинаешь сомневаться в здравости собственного рассудка. Рядом с ней рухнул на пол худенький мальчик в белых штанах и с голым торсом, Лина с трудом сдержала желание поднять его обратно. Ексель-моксель, двадцать первый век на дворе, а они тут непонятно перед кем ползают! На всякий случай она крепко вцепилась в Олесю — не хватало еще, чтобы девчонка тут собой пыль вытирала.

Когда индус скрылся в зале, к дверям выстроилась чинно-торопливая очередь: каждый норовил проскользнуть вперед побыстрее, но никто не ругался, не толкался и не наваливался на впереди стоящих. Две девушки перед входом сверяли входящих с какими-то списками. Лина заметила, как подошла очередь знакомой Олеси, как девушка на входе не нашла ее в списках и помотала головой, как коротышка шепнула ей что-то на ухо и прошла в зал.

Олесю люди обходили вокруг, как ручей обтекает большой камень, а она не торопилась, двигалась в очереди медленно-медленно, и что-то пыталась шептать с сомкнутыми губами, отчего казалось, будто она что-то жует. Но оттянуть момент надолго было невозможно.

— Вы записаны? — спросила девушка на входе у Лины и Олеси.

— Харибол, — сказала Олеся, прикрыв рот рукой. — Мы не записаны, но мне очень, очень нужно.

— Извините, вход только предварительной записи.

— Но я же видела, некоторые проходят без записи.

— Кто не успел записаться, попробуйте дозвониться до организаторов, телефоны есть в буклетах, — сообщила девушка.

— Мне очень нужно, — повторила Олеся, сняла очки и улыбнулась. — Прямо сейчас нужно. Разве вы не видите?

Лина подумала, что сейчас все ахнут, начнут показывать на Олесю пальцами и хором скажут: «Да, пустите ее, ей на самом деле нужно», но никто не обратил ровным счетом никакого внимания.

— Следующий, — спокойно сказала девушка на входе.

Лина смотрела, как улыбается Олеся, и чувствовала, что девочка вот-вот заплачет — маленькая вампирка в неподходящей к лицу одежде. У Лины закружилась голова. Ощущения, что охватывали ее за последние несколько дней, слились воедино — и то по молодости знакомое чувство колхоза и общежития (читай, общего житья), которое внезапно обострилось в толпе, и загробное пространство, которое проглядывало теперь в Олесе, как раньше — в Асе, и над всем этим — сумасшедший май, адски пахнущий цветущими березами. Детали вокруг — мятая клетчатая тетрадка со списком «избранных», старая дверь цвета «советский шифоньер», тихий шепот вокруг, пряный аромат, бритая макушка впереди, дурацкая советская мозаика на стене и розовые лепестки на сером полу — напротив, словно существовали по отдельности и отказывались укладываться в общую картину. Лину качало на незнакомых волнах, к горлу подступила вдруг тошнота, и невыносимо, панически захотелось сбежать.

— Пойдем отсюда, — она схватила Олесю за руку и потащила за собой.

— Не пойду, — вырвалась Олеся и уселась на ступеньку.

Глаза девочки стремительно наполнялись слезами, наконец, она скуксилась и разревелась. Когда первый приступ рыданий прошел, она тихонько запела знакомое:

— Харе Кришна, харе Кришна, Кришна, Кришна, харе, харе…

Она смотрела прямо перед собой, раскачивалась и пела, а по щекам продолжали одна за другой стекать слезинки. Стойкий оловянный солдатик — сидит на глазах у всех, плачет и поет. Лина чуть сама не прослезилась. Обычно она пинком открывала любую дверь, могла бы и сейчас легко пройти и провести Олесю, но ее останавливало правило скрап-почтальона: ни во что не вмешиваться. «Не надо было и за руку ее хватать», — с опозданием раскаялась Лина. Может быть, открытка с ангелочком предназначена для того, чтобы вырвать девочку из пут этой подозрительной секты? Ексель-моксель, в таком случае, это отличная открытка! Надо ее здесь показать всем подряд. А что же тогда ключ?

Какая-то женщина вышла из очереди, подошла к Олесе, молча обняла ее и вытерла слезы своим платком.

Олеся перестала петь и робко спросила:

— Вы записаны? А вы могли бы провести меня вместе с собой?

Женщина покачала головой.

— Это из-за того, что я так выгляжу? — по щеке Олеси скатилась слезинка. — Я не специально, это… это как болезнь. Я такая же, как вы.

— Иди лучше домой, — женщина покачала головой, мягко улыбнулась и вернулась в очередь.

Олеся всхлипнула и снова запела, на этот раз громче. «Стать бы песчинкой в пустыне, каплей в море», — Лина потерла ухо: она услышала это или подумала? Довольно долго никто не обращал на Олесю ровным счетом никакого внимания, вокруг нее образовалось свободное пространство, словно ее огородили невидимой стеной. Потом подошла еще одна девушка, тоже плачущая, они с Олесей обнялись и некоторое время дружно пели и хлюпали носами. Лина барабанила туфлей об пол, закусив губу. Когда к ревущим девицам присоединился бритый парень в белых штанах и оранжевой рубахе, Лина угрюмо уставилась в пол, чтобы не видеть всего этого безобразия, и едва не вскрикнула, когда ей на плечи легли чьи-то руки. На нее смотрел бритый, физиономия у него была слащаво-умильная, он привлек ее к себе и бережно обнял. Лина так обалдела от неожиданности, что даже не стала сразу вырываться. Поймала себя на ощущении, что его прикосновения чем-то даже приятны, и тут же возмутилась сама себе до глубины души. Она рывком освободилась из объятий и направилась к выходу. Ёперный театр, да пошло оно все!

— Подождите, — окликнула ее Олеся, поднялась, улыбнулась какой-то жалкой, блеклой улыбкой и сказала:

— Пойдемте вместе домой.

Они шли по березовой аллее теперь уже навстречу людскому водовороту, Лина хмурилась и кусала губу. Если открытка освобождает от сектозависимости — это здорово, но какого тогда черта полководица чувствует себя так, словно потерпела поражение на поле боя и теперь ее взяли в плен? Впереди понуро брела Олеся, хлюпая носом и то и дело поправляя очки. Лина оглянулась. Ексель-моксель! Бритый в оранжевой рубахе увязался за ними. С этой работой у нее скоро начнется паранойя. Или уже началась? Лина взяла Олесю под руку, ускорила шаг и сказала:

— У тебя такое лицо, как будто кто-то умер.

— Кто-то умер, — бесцветным голосом ответила Олеся. — Я умерла. Господь Кришна послал мне испытание, и я его не прошла.

— Тьфу ты, — фыркнула Лина.

Вдоль маленькой улочки стояли покосившиеся деревянные домики. Кривые заборы, уличные туалеты, выцветшие резные ставни пахли старым укладом жизни, слишком простым для большого города, что надвигался на тихие дворики со всех сторон, окружая их исполинами разноцветных многоэтажек. Во дворах колыхались на ветру свежие простыни, хлопали друг об друга, как крылья огромной птицы.

«На вид — ангел», — опять вспомнила Лина, и снова ей захотелось вырваться из неизвестного плена. Она с силой затянула узел шарфика (чуть себя не задушила), потом пнула пивную банку и смотрела, как та с грохотом несется по выщербленному асфальту. Ексель-моксель, шея опять чешется, спасу нет. Она подумала, что ей отчаянно не нравится именно это дурацкое задание. Две открытки, две девицы с прибамбахами — суть не в этом. Чем-то это задание терзает именно ее, Лину, что-то есть в нем ужасно неприятное и противоестественное, чего раньше она не знала о своей новой работе.

Когда они добрались домой, Лина обнаружила, что зверски проголодалась. Она хлопотала у плиты, когда на кухне появилась Олеся, с лицом еще более каменным, чем во время прогулки.

— Я же говорила, что меня бог наказал, — медленно произнесла она.

— Ну что еще? У тебя копыта выросли? — сказала Лина и чуть не прикусила себе язык: надо бы с девочкой поделикатнее.

— Фотография Анджея пропала.

Лина про себя взвыла. Со всеми этими страстями она совершенно забыла вернуть фотку на место!

— Может быть, ты сама ее куда-нибудь засунула и забыла? — спросила Лина.

— Она уже несколько месяцев лежит в одном и том же месте, — так же медленно ответила Олеся.

— Может, Ася взяла?

— Неа.

— Так. Садись, сейчас я тебя накормлю, а ты мне расскажешь, кто такой этот Анджей и чем тебе дорога его фотография.

— Анджей — это человек, которого я люблю. Но он от меня ушел. У меня есть еще фотки, на компьютере, но эта, которая пропала, лежала не просто так, а под деревом желаний. Значит, желание не сбудется, и он ко мне не вернется.

— Дорогуша, а давно ли вы расстались?

— Полгода назад.

— Поверь моему жизненному опыту, скорее на тебе женится принц Уэльский, чем этот Анджей к тебе вернется. Лучшее, что ты можешь сделать — забыть о нем.

— У нас были очень серьезные отношения. Мы с ним собирались пожениться.

Лина вздохнула. Ну да, серьезные… Чем нынче лечат душевные болезни двадцатилетних? Водку Олеся вряд ли пьет. Тут Лину осенило:

— Это из-за него ты в свою секту подалась?

— В какую секту?

— Ну эти твои харекришны.

— Это не секта, — Олеся надула губы. — И Анджей так не думал, кстати. Когда мы встречались, я уже была преданной.

— Тогда почему же вы расстались?

— Наверное, он меня разлюбил…

— Так-так. Рассказывай все по порядку.

Лина переворачивала на сковородке картошку, нарезала помидоры с огурцами и слушала Олесин рассказ. Потом Лина за обе щеки уминала свой скромный обед, а Олеся вяло ковырялась в тарелке и продолжала рассказывать. Время от времени на щеках у нее выступал сквозь мертвенную белизну румянец, а в зеленых кошачьих глазах светилась грустная улыбка.

Олеся рассказывала долго и обстоятельно, подробности Лина пропускала мимо ушей. Вовсе она не желала знать, что Анджей любит на завтрак, и какой марки он предпочитает трусы (фирменный подарочный набор к 23 февраля пробил заметную брешь в скромном студенческом бюджете Олеси). Она даже несколько устала от подобных излияний, но решила дать девочке как следует выговориться.

— Анджей пару раз приходил со мной в клуб, потом перестал. Нет, он ничего не имел против моего образа жизни. Он не мешал мне читать джапу по утрам, не пытался накормить меня мясом или убрать мой алтарь. И перед своими друзьями меня не стеснялся, — Олеся вздохнула и нацепила на вилку кусок картошки. — Как Аська умудряется жевать с этими клыками?

— Какой-то он у тебя слишком хороший, — хмыкнула Лина. — Впрочем, в твоем возрасте они все такими кажутся…

— Я так и не поняла, почему он меня бросил. Я не думала, что мы можем так разругаться из-за пустяка. Я даже ничем его не обидела, мы просто разговаривали на философские темы, а потом он забрал свои вещи и ушел.

— На философские темы? — Лина приподняла брови.

— Он спросил, чувствую ли я себя счастливой рядом с ним.

— И что ты ему сказала? — Лина подняла брови еще выше.

— Разве я могу быть счастливой?

— А почему нет? — удивилась Лина.

— Вот и он так спросил, — вздохнула Олеся. — Я ему все объяснила. Жизнь человека полна страданий, и человек не может быть счастлив здесь, в земной жизни. Но если каждый день повторять маха-мантру, которую дал нам наш господь Кришна, то в следующей жизни мы попадем в другие, райские миры, где нас ждет настоящее счастье.

Лина закатила глаза. Бедный парень! Интересно, правило почтальона — не давать советов — к этому случаю тоже относится? Она отвернулась к окну, чтобы Олеся не видела ее лица, и нахмурилась — на скамейке внизу маячила яркая оранжевая рубашка.

— Олеся, что это за тип? Ты его знаешь? — спросила она.

Олеся пожала плечами.

— Видела пару раз.

— Какого черта он торчит под нашим окном? Пойти что ли, поговорить с ним, — сказала Лина.

Хлопнула входная дверь, и они с Олесей одновременно выскочили в коридор. На пороге стояла Ася в бирюзовом костюме вроде тех, какие носят танцовщицы — полупрозрачные шаровары с поясом из монеток и топик, на плечи накинута ветровка. На голом животе засохло что-то весьма похожее на кровь, одно запястье было перевязано бинтом.

— Господи, Ася, ты попала в аварию? — бросилась к ней Олеся.

«Ага, как бы не так», — подумала Лина.

— Олеська, хочешь заработать денег прямо сейчас? — спросила Ася каким-то не своим, потухшим голосом.

— О чем ты, Ася?

— Надевай что-нибудь из моей одежды и поехали на фотосессию. Макияж я тебе на месте сделаю.

— Но я не хочу!

— Дура, что ли? Он хорошо заплатит. Фотографу нужна девушка-вампир, а не шахерезада гребаная.

— Не пойду я никуда, — надулась Олеся.

— Так, быстро одевайся, и пошли, — Ася сверлила Олесю взглядом. — Некогда мне тебя уговаривать, другого такого случая не будет.

— Я с вами! — заявила Лина.

Очень уж ей не нравился этот подозрительный «такой» случай.

— Ты-то на кой черт? — Ася покрутила пальцем у виска. — Тебя разве что в рекламе подсолнечного масла снимать. В качестве тещи.

Теперь уже надулась Лина. Ексель, и правда ведь — скоро она будет тещей. Слово-то какое противное! Анекдотичное, почти как «чукча» или «Чапаев».

— Все равно я никуда не пойду, — уперлась Олеся.

— Олеська, не раздражай меня. У меня сегодня был тяжелый день. Тебе жалко два часа времени потратить? Будут отличные снимки! Когда еще в гробу снимешься?

— В гробу?! — хором воскликнули Лина с Олесей.

То, что началось потом, Лина увидела как в замедленной съемке. Ведьмочка вцепилась Олесе в руку и в шею и поволокла ее в свою комнату, Олеся в отчаянии вырвалась, нечаянно (или специально?) подставив Асе подножку, и вот уже девчонки вместе катались по полу. Ася тянула руку к олесиному лицу, растопырив пальцы с длинными черными ногтями, Олеся пыталась увернуться, обе визжали и брыкались ногами.

Лина стояла, прижавшись к стене и спрятав руки за спину и повторяла себе, как Олеся — свою мантру: «Правило почтальона — ни во что не вмешиваться, ни во что не вмешиваться, не вмешиваться… Ексель-моксель, девчонки не убьют друг друга?» Следующая мысль, пришедшая в голову, оказалась совершенно дикой: «Ключ к открыткам — девочки дерутся?»

Когда Ася, наконец-то, дотянулась до лица Олеси и полоснула ее по щеке ногтями, та умудрилась схватить ведьмочку за топик, и та, в попытке вырваться, стукнулась головой о дверной косяк.

Ёперный театр! Лина ахнула и уже собралась разнимать девчонок, наплевав на все правила, когда распахнулась входная дверь, и в коридор ворвался давешний «знакомый» в оранжевой рубашке. Парень был здоровый, в миг оттащил Олесю и буквально всучил ее Лине в объятия, а Асю посадил у стенки и крепко схватил за запястья.

— Пусссти, козел, — шипела Ася и морщилась, словно под нос ей сунули тарелку с червями. — Пусти гад.

— Ты успокоилась? — спросил он.

— Да не буду я ее трогать, пусти.

Когда парень выпустил ее руки, Ася принялась растирать запястья и брезгливо отряхивать руки, как от грязного песка.

—Извини, что застал такую… такое… в общем, ты понял, — грустно сказала Олеся, потирая щеку.

— Ты кто такой и какого хрена сюда приперся? — проворчала Ася. — Ломятся тут всякие, за руки хватают, тебя только здесь не хватало.

— Я видел, ты на дикшу не попала, — парень обращался к Олесе, не обращая на Асю никакого внимания. — У меня на завтра место есть, хочешь, я тебе уступлю?

— А тебя мой внешний вид не смущает? — Олеся изобразила натянутую улыбку, показала клычки во всей красе.

— Причем тут твой вид? — лицо парня приняло растерянное выражение.

—Ничего ты не понимаешь. Ничего! — Олеся всхлипнула и прикрыла рот ладонью. — Не нужно мне твое место…

— Олесь, ну ты чего? Я хочу тебе помочь.

— Это твоя дикша. Твоя, понимаешь?

— Да я могу и без нее прожить, — он пожал плечами, улыбнулся, и вид у него стал какой-то придурковатый.

— И ты себя называешь преданным? — ткнула его пальцем в грудь Олеся.

— Я такой же, как ты…

— Не хочу тебя видеть, — насупилась Олеся. — И никого не хочу!

— Олеся…

— Ты что, не понял? — Ася поднялась, подошла к парню и уставилась на него в упор. — Гуляй, давай, топай отсюда.

Вид у Аси был весьма воинственный. Парень втянул голову в плечи и попятился назад. Олеся подтолкнула его к  двери, он отступил и вышел, не прощаясь, только пожав плечами.

— Я ему что, нравлюсь? — недоуменно спросила Олеся, когда за парнем захлопнулась входная дверь.

— Вот придурок, — хихикнула Ася. — Нарядился… совсем как… ой не могу. Блин, а ведь Влад такой же придурок. А я-то… я-то сама! Еще тебя хотела к нему потащить…

Она хохотала до слез, и вместе с ней смеялась Олеся, только Лина хмурилась и с утроенной силой расчесывала себе шею.

Ася успокоилась и потерла шишку на затылке:

— Черт, болит.

— Ася, молоко около мяса, — сказала Олеся, облизала палец и прижала к расцарапанному лицу.

— Чего?

— Около мяса в морозилке замороженное молоко. Приложи к ушибленному месту.

— А, сейчас.

Пока Ася держала у затылка пакет с молоком, Лина помогала Олесе обработать царапину на щеке.

— Только этого мне и не хватало для полной неотразимости, — вздыхала Олеся, улыбаясь. — Аська, в следующий раз я тебе тоже рожу расцарапаю.

— Не надо ничего никому царапать, — ворчала Лина. — К тому же, ты уже украсила Асю прекрасной шишкой. Ася, ты не хочешь рассказать, что у тебя с рукой, и причем тут гроб?

— Не хочу, — буркнула Ася. — И вообще я пойду приму душ.

— Рану не намочи, — сказала Лина и вздохнула.

Что еще она могла сделать, кроме как давать бесполезные и очевидные советы, которые даже можно и советами-то не считать?

— Вам сегодня не надо племянницу навещать? — спросила Олеся.

Лина выглянула во двор — оранжевая рубашка все еще маячила на скамейке.

— Ах да, — согласилась она. — Пожалуй, схожу. Надеюсь, вы тут без меня больше ничего не учудите.

Олеся в ответ только вздохнула. Лина подождала, пока Ася скроется в ванной, а Олеся — у себя в комнате, и вышла на улицу.

Завидев Лину, парень сам поднялся ей навстречу.

— Привет! — сказала она. — Пойдем, прогуляемся?

— Пойдемте, — кивнул он.

— Тебя как звать-то?

— Нараян.

Лина оглядела его с ног до головы: не вязалось это имя с крепкой фигурой, бритой головой, да и лицом парень не ботаник — встретишь такого ночью в подворотне, будешь держаться подальше.

— Послушай, эээ…. Нараян, я так понимаю, ты не очень серьезно относишься к этой вашей секте?

— Это не секта.

Лина посмотрела на него с подозрением.

— Не верите? — улыбнулся он. — Ладно, не верьте. А что вообще такое секта? Годовая карта в фитнес-клуб — это секта? Вымогают деньги, навязывают услуги, промывают мозги, возникает привыкание — можно и сектой назвать.

— Тогда почему ты отказываешься от этой дикши, за которую у вас все готовы обе ноги продать и почку в придачу?

— Именно потому, что я отношусь ко всему вполне серьезно, для Олеси дикша значит гораздо больше, чем для меня.

— Ничего не поняла, — помотала головой Лина. — Да не суть важно. И ты здесь околачиваешься, потому что она тебе нравится. Так?

— Не совсем. Олеся мне нравится, а здесь я нахожусь, потому что чувствую, что нужен ей. С ней сейчас что-то происходит.

— Да? — Лина остановилась и прищурилась. — Ты что-нибудь знаешь об открытках?

— О каких открытках?

Лина уже почти решила, что парня подослал Эмиль Евгеньевич — проверить, как она тут работает, но вскоре поняла, что ошибается. Паранойя какая-то. Едрена матрена, до чего с-ума-сводительное задание ей на этот раз попалось!

Беседа с Нараяном оказалась неожиданно увлекательной, и Лина постепенно прониклась к нему симпатией. Рядом с этим странным парнем сумасшедший май утихомиривался, словно на него надели смирительную рубашку: птицы меняли суматошное чириканье на мелодичное пение, дети мирно играли в песочнице, и даже старушки на лавочке приветливо улыбались соседям.

— Олеся — на вид ангел, — задумчиво сказала Лина, когда они вернулись к подъезду.

— Да, — кивнул Нараян. — А вы — птица.

Ексель-моксель, и этот туда же! Ну почему птица-то?

— Мне так кажется, — улыбнулся он в ответ на ее незаданный вслух вопрос и добавил на прощание:

— Вас тоже что-то мучает, я же чувствую. Подумайте о диване.

Лина вытаращила глаза.

— Я просто иногда вижу то, что нужно другим людям. Мне кажется, вам нужно подумать о диване.

Когда Лина вернулась, на кухне она застала Асю в банном халате и полотенце на голове. Как она и ожидала, ни макияж, ни тонкие узоры хны на руках так и не смылись. На столе перед Асей лежала знакомая тетрадка, в руке она держала желтую ручку.

— Уроки учишь? — спросила Лина.

— Вроде того, — ответила Ася.

— А чего не у себя?

— Что я, не могу на кухне посидеть? Мешаю, да?

— Сиди ради бога, — пожала плечами Лина. — Как Олеся?

— Олесе весело, — хихикнула ведьмочка.

Лина заглянула в комнату к Олесе. Девушка сидела на полу и обстригала ножницами ленточки со своего дерева.

— Чего делаешь? — поинтересовалась Лина.

— Я слишком многого хочу, — отозвалась Олеся.

— Разве? — скептически спросила Лина.

— Да, — кивнула Олеся и щелкнула ножницами. — Мои желания должны исчезнуть.

— То есть, ты и дикшу больше не хочешь? — уточнила на всякий случай Лина.

— Не хочу, — ответила Олеся и снова взмахнула ножницами.

На пол спланировала, как маленький самолет, желтая бумажка.

Лине пришла в голову мысль. Она вернулась на кухню, где Ася сосредоточенно и быстро писала что-то в тетради.

— Ась, извини, что отвлекаю…

— Ну?

— Ты вроде как не страдаешь без клыков?

— А тебе-то что?

— Любопытно. Олеся так переживала из-за своей внешности, а ты вроде не очень.

— Любопытной Варваре… — Ася закусила ручку. — Хотя, впрочем, если тебе так интересно — нет, не страдаю. Даже думаю поменять кое-что в комнате. Сделаю себе эдакий восточный оазис… А может быть, вообще отсюда уеду.

Лина довольно потерла ладони и ушла к себе в комнату. Она достала карточку, по которой плыли пестрые лохматые облака.

— Да, Лина Анатольевна, — главный по открыткам вскоре отозвался телефонным звонком.

— Здравствуйте, Эмиль Евгеньевич, — сказала Лина. — Мне кажется, я знаю ключ к открыткам.

— Ну-ка, ну-ка, любопытно. А у меня тут как раз рядом одна из авторов, подождите, я включу громкую связь, — ответил он.

Ого! Одна из авторов? Сколько их всего? Ну правильно, открыток же две, значит, и авторов двое.

— Добрый вечер, — она услышала приятный женский голос.

— Я думаю, что ключ этих открыток — избавить человека от одержимости какой-нибудь сумасшедшей идеей. Кстати, мне бы для дочки такая открытка тоже не помешала.

— Что скажешь, Софья? — спросил Эмиль Евгеньевич.

— Лина Анатольевна, кому вы отдали открытки? — уточнил женский голос.

— Ту, что с ангелочком — Олесе. А с летучей мышой — Асе.

— Нет, — ответил женский голос. — К сожалению, вы ошиблись.

Ёперный театр! Лина успела чрезвычайно огорчиться, но потом переспросила:

— Но я угадала насчет ключа, правда?

— Нет, не правда, — ответила Софья. — Вы частично угадали насчет предназначения открыток, но это не ключ.

— И что теперь, — пробормотала Лина скорее сама себе, чем в телефон.

— Теперь, Лина Анатольевна, исправляйте то, что вы сделали, — сказал Эмиль Евгеньевич.

— Значит, мое задание провалено?

— Я по-прежнему жду от вас ключ, — и на том конце повесили трубку.

Лина некоторое время бестолково топталась по комнате, как курица. Он что, издевается над ней? Если она вручила открытки неправильно, значит, надо просто поменять их местами, только и всего. Открытки лежали на столе, там, где их забыли утром девчонки. Лина решительно схватила их и отправилась вручать.

Ася все еще строчила что-то в тетрадке.

— Олеся хочет поменяться с тобой открытками. Говорит, ей больше нравится та, что с луной и диваном, — сказала Лина.

— Да? — Ася приподняла брови. — А чего она сама не пришла?

— Занята, — уклончиво ответила Лина.

— Ха, интересно. А мне в голову не пришло, — Ася усмехнулась. — Давай, меняемся.

Олеся уже спала, свернувшись калачиком на своем матрасе. На полу рядом с обстриженным, голым деревом валялись цветные бумажки, желтые и красные. Лина положила черную открытку с луной и летучей мышью рядом со спящей Олесей и тихонько вышла. Теперь остается подождать до завтра. После суматошного дня и двух полубессонных ночей Лина умаялась больше, чем уставала на почте в предновогодние дни.

После ванны перед сном она решила выпить чашечку чая. На кухне никого не было, на столе лежала раскрытой знакомая тетрадка с желтой ручкой в серединке. Лина, воровато оглядываясь, подхватила тетрадку и заперлась с ней у себя в комнате.

Несмотря на сбивчивый, торопливый почерк, последнюю запись Аси она прочла быстрее, чем иную телеграмму, а потом еще раз перечитала медленно и вдумчиво.

 

«Мой бесценный возлюбленный… Черт, я не понимаю, к кому я теперь обращаюсь?

Начну по-другому.

Моя бесценная возлюбленная! Моя дорогая Мина, моя дорогая Ася! Я расскажу тебе, как прошел этот странный и страшный день, чтобы запомнить его навечно.

День начался с События. Такие вещи не происходят с обычными людьми, и даже с такими, как я, они никогда не случаются просто так. Судьба дала мне ясный и понятный Знак, какой нужно стать, чтобы понравиться Ему. Я даже теперь думаю, что и с Олесей меня судьба свела именно для этого, но я не сразу поняла этот намек.

Первым делом я отправилась в магазин, где обычно покупает шмотки Олеся. В сари оказалось ужасно неудобно, поэтому я выбрала полупрозрачные шаровары под цвет моего неожиданного макияжа, совершенно очаровательный топ и пояс с монетками, какие носят девушки, которые исполняют танец живота. На улице оказалось прохладно, пришлось накинуть куртку.

Я шла на встречу с Владом, и весь мир открывался мне навстречу. Пустота вокруг меня наполнялась красками и звуками, пока недоступными мне, но уже такими близкими, что осталось лишь протянуть руку. Мне улыбались собаки и посылали воздушные поцелуи цветущие березы. Со мной говорили облака, меня щекотало солнце. Я была полна предчувствий. Мой великий день пробудился внутри меня.

Когда я пришла на студию, Влад был занят с группой каких-то салаг из модельного агентства. Я решила не беспокоить его — все должно произойти, когда мы будем наедине. В соседней комнате меня уже ждал он — белый и прекрасный, из гладкого дерева, с золочеными ручками — такой, как я себе и представляла. Я достала кинжал и улеглась. Не могу вспомнить, было ли мне жестко или неудобно, я была слишком взволнована, сердце колотилось так, словно вот-вот взорвется.

Влад появился взмыленный, с уставшим лицом, обросший щетиной. Мой прекрасный, мой бесценный Влад.

— Доведут меня когда-нибудь эти дети. То есть дети-то хорошие, а вот их родители… — проворчал он.

Я поспешила закрыть глаза.

— Девушка, а вы от кого? И зачем вы в чужой гроб забрались? — от звука его голоса мурашки побежали по коже, и я не сразу поняла смысл его слов, а когда поняла, то улыбнулась про себя.

Я промолчала. Он не узнал меня — это хорошо. Значит, все идет, как надо, значит, все меняется.

— Девушка, вы там живая? Живая, вижу, как дышите. Вылезайте оттуда и рассказывайте, кто вас прислал.

Я медленно поднялась и повернулась к нему.

— Влад, неужели ты не узнаешь меня?

— Ася? — он смотрел на меня совсем не так, как мне представлялось, он должен был посмотреть. —  Ася, ты ничего не перепутала? У нас сегодня вампирская сессия в гробу, а не тысяча и одна ночь.

Я хотела ему все объяснить. Я хотела сказать, что это знак судьбы – мой новый облик, что он должен был узнать меня, мы должны быть вместе, как в той, прошлой жизни, где мы были счастливы, даже когда плакать хотелось от боли. Но я не могла вымолвить ни слова. Я слишком люблю его, я не могу разрушить нашу любовь — он должен узнать меня САМ! Я подошла к нему и посмотрела ему прямо в глаза. Усталый взгляд, крохотные, лишь вблизи заметные морщинки в уголках глаз, а как пахнет его кожа! Это самый родной на свете запах. Сейчас он узнает меня. Сейчас он прикоснется ко мне. Я затаила дыхание.

— Ася, ну что еще за шутки? — он нахмурился.

— Ты не узнаешь меня, — кажется, я сказала это вслух, потому что он ответил:

— Конечно, я тебя узнаю. Зачем ты пришла в таком виде?

— Я хотела, как лучше, — вот и все, что я смогла из себя выдавить.

Влад разозлился. Я почувствовала это еще до того, как он снова заговорил. Он ходил по комнате взад и вперед и отчитывал меня, как школьницу за двойку.

— Ты хоть понимаешь, что ты натворила? Сорвала съемку. Ну когда теперь будет еще такая возможность? У меня уже потенциальный клиент есть на снимки. А ну иди быстро домой переодевайся, и чтобы через два часа ты была в своем прежнем, нормальном виде!

— Я не пойду, Влад.

Я ему так и сказала. И добавила кое-что еще:

— Хочешь красивую фотосессию? Настоящую, за которую твой клиент хорошо заплатит?

Не знаю, что на меня нашло. До сих пор не могу объяснить этого сама себе. Этот кинжал… он был приготовлен для другого. Если бы Влад узнал меня, он нам бы понадобился. Я забралась обратно в гроб и провела лезвием по запястью. Черт, я не думала, что он такой острый, и что порез окажется таким глубоким. Или я этого хотела? Не могу сейчас вспомнить, тогда мое тело двигалось само, словно я перестала быть сама себе хозяйкой. Рука пульсировала, я поднесла ее ко рту, потом положила на живот и закрыла глаза. И вот я лежу в гробу, веки мои сомкнуты, тело дрожит, и я представляю, как я выгляжу — я прекрасна на белоснежной подушке, в уголке рта — алая кровь, и по обнаженному животу струится кровь. Он подходит ко мне, и я жду прикосновения его нежных губ, но вместо этого…

То, что сказал Влад, я писать здесь не буду. Не люблю, когда матерятся. Он кричал на меня. Он орал, что этот ужасно дорогой гроб теперь испорчен, и что я дура, и что не надо было со мной связываться.  Он схватил меня за руку и обмотал ее платком. Я вздрогнула. Это не было тем Прикосновением. Он был так груб со мной, что на глаза навернулись слезы.

Потом он подхватил меня на руки — легко, как пушинку — вытащил из гроба и усадил на диван. Я сидела и смотрела перед собой, а перед глазами у меня все плыло. Он бегал по студии с какой-то мокрой тряпкой, потом он потащил меня в машину, и мы поехали в травмпункт. Влад почти не соврал врачу — сказал, что он фотограф, снимал постановочную сцену, и я случайно порезалась реквизитом. Трудно было ему не поверить, глядя на меня и мое одеяние.

Когда мы ехали обратно, меня всю дорогу трясло. Может быть, я потеряла много крови? Или это из-за прививки от столбняка, которую мне зачем-то вкатили в травмпункте. Мы ехали в машине, и я разглядывала его руки на руле. Что-то есть очень эротичное в том, как мужчина ведет себя за рулем. В нем столько энергии, столько злости, она так заводит меня. Словно вдавливая педаль в пол, он пришпоривает коня, как в былые времена, и мчится наперегонки с соперниками к своей единственной принцессе.

Так глупо… я полулежала на сиденье, откинув спинку, вся обессиленная, окровавленная, и думала, что должна сейчас выглядеть прекрасной и несчастной одновременно. Мой голый животик со следами крови смотрелся очень эротично. Я надеялась, что кажусь беззащитной, и ему хочется уберечь меня от всех опасностей мира.  А потом меня опустила на землю эта подлая козявка. Нет, я имею ввиду не Влада, а самую настоящую козявку. В носу у меня что-то засохло, застряло и теперь ужасно мешало. Мне мучительно хотелось вытащить это что-то, но разве может девушка оставаться прекрасной, ковыряясь в носу? Более противного момента в жизни не припомню. Дышать через нос дальше было невыносимо,  потому что эта гадкая козявка щекотала его изнутри. Я приоткрыла рот и теперь лежала так, с открытым ртом, посматривая на Влада и время от времени пытаясь шмыгнуть.

— Тебе плохо? — спросил он, но не с участием, как я ожидала, а скорее с раздражением. — За тобой кто-нибудь присмотрит дома?

— Пгисмотгит, — ответила я, стараясь не дышать носом, и голос у меня получился дурацкий, с французским прононсом.

А потом я хрюкнула как поросенок. Целых два раза. Это было ужасно. Что может быть хуже, чем когда ты едешь в машине рядом с человеком, которого безумно любишь, и который предназначен тебе судьбой, и ты, такая неотразимая, хрюкаешь, как распоследняя свинья?

Этот хрюк — совершенно непроизвольный — наконец-то позволил мне задышать по-человечески, и тогда во мне что-то перевернулось. Мне вдруг стало дико смешно. Я представила себе, как раненый рыцарь поднимает забрало и припадает на колено перед своей прекрасной дамой, а она хрюкает в ответ, у нее из носа вылетает козявка и попадает прямо ему по лбу. Я хохотала и хохотала, а Влад посматривал на меня, но ничего не говорил. Потом я подняла спинку сиденья, застегнула ветровку на все пуговицы и сказала ему ровно три слова:

— Извини. Я сорвалась.

— Бывает, — вздохнул он. — Жаль, что фотосессия сорвалась вместе с тобой.

Это был не он. Не тот человек. И никогда мы не были с ним знакомы в прошлой жизни, и не о нем я мечтала с одиннадцати лет, и не его ждала. Его поцелуй не был бы Прикосновением.

—Ася, — сказал он, когда машина застряла в длинной очереди на поворот, — я давно хотел тебя спросить. Ты случаем не влюбилась в меня?

— А ты бы этого хотел? — спросила я и снова хрюкнула (вот проклятая козявка!).

— Если ты втрескалась в меня по уши, спишь и видишь меня в ЗАГСе или под окнами роддома с плакатом и воздушными шариками, то я, пожалуй, неподходящий кандидат. А если ты насчет приятного совместного времяпровождения… Но я не смешиваю работу с личной жизнью. Так что выбирай сама — или профессиональные съемки, или, если хочешь, приезжай завтра ко мне домой.

Все это он сказал деловым тоном, каким обычно разговаривает с клиентами. «Вы хотите фотосессию в студии или в парке?»

— Я лучше буду сниматься, — ответила я.

— Я не уверен, хочу ли я еще с тобой работать, после сегодняшнего.

— Значит, работать не хочешь, а время приятно проводить хочешь? — вот тут я возмутилась.

— Я же ничего не теряю в последнем случае, — ответил он.

Ну что, спасибо ему за честность. Деньги мне все равно нужны, а платит он хорошо, поэтому я сказала:

— Такого больше не повторится. Хочешь, я тебе прямо сегодня пришлю другую девочку? В подходящем образе.

— Хорошо. Давай ее посмотрим.

И только дома я поняла, какой он, на самом деле, придурок. Я даже не стала больше посылать к нему Олеську — он того не заслуживает. Обойдется, со своими гробами.

Я была права — сегодня великий день. Но не тот, о котором я мечтала. Сегодня судьба подарила мне очень важный знак, гораздо важнее, чем я думала еще утром. Это еще один шаг на долгом пути.

Теперь я свободна. Снова буду  искать. Буду снова бродить по улицам и вглядываться в лица прохожих. Могу уехать в другой город или даже в другую страну. Может быть, мне нужно уехать на восток? Может быть, в Индию?

Свободна я!

Отчего же мне так хреново?»

В конце страницы зеленой ручкой был нарисован диван, подпись снизу гласила:

«Меня истина манит сияньем»

Ёперный театр! Опять диван?! И Нараян про диван говорил, и Ася, когда ходила во сне, тоже сказала: «Ляг на диван». Пойти, что ли, разобрать этот диван по винтикам? Лина зевнула и протерла глаза. Если она и угадала, пусть даже частично, с назначением открыток, это значит, что открытки, в самом деле, не сработали как надо. Потому что ведьмочка и не думала отказываться от своей сумасбродной идеи. Будет теперь в ее мечтах принц не в белом гробу, а на белом арабском скакуне. Лина усмехнулась — она, наконец-то, поняла, чем ей так симпатична Ася, несмотря на свои не вполне здоровые и чересчур романтические фантазии: девушка была последовательна, настойчива и по-своему логична в погоне за своей недостижимой целью. Интересно, куда она теперь гроб денет? Смастерит из него что-нибудь в восточном стиле? С нее станется…

Лину  разбудил дождь. Капли весело барабанили по карнизу открытого окна, и от этого ей сперва показалось, что кто-то опять стучит в дверь. Она проснулась и с удовольствием втянула в себя влажный воздух. Казалось, что комната стала больше, а софа — удобнее. Или Лина просто привыкла? Она посмотрела на часы: ексель-моксель, уже одиннадцатый час! Лина не могла вспомнить, когда последний раз просыпалась так поздно, разве что после новогодней ночи. Как-то подозрительно тихо в квартире… и это после обмена открытками?! Она соскочила с постели, как будто под ней выросли иголки.

Лина даже не тешила себе надеждой, что ее больше нечем удивить. Но когда она вошла на кухню, глаза все равно полезли на лоб. Девчонки сидели в глубоком молчании и с траурными лицами. Сначала Лина уставилась на Асю. К ведьмочке вернулся ее прежний облик — острые клычки, кошачьи глаза и татуировка на шее. Впрочем, на лицо Лина обратила внимание не сразу — уж очень бросалось в глаза все, что ниже лица. Ася сидела на табуретке совершенно голая, босиком, болтала ногой и вертела в руках чайную ложку. Единственным предметом на ее теле был свежий белый бинт на запястье. Судя по расслабленной позе, ведьмочка вовсе не чувствовала себя стесненно или некомфортно в таком виде. Лина вопреки своему желанию уставилась на ее самое интимное место: там красовалась стрижка в виде чертика.

— Доброе утро! Ася, не знала, что у тебя там черти водятся, — попыталась пошутить она.

Ася махнула рукой и вздохнула. Олеся даже не пошевелилась — сидела, уставившись в стенку, словно на стене между плитой и кухонным шкафчиком показывали невообразимо интересный фильм. Круглое личико потеряло свой привычный румянец, было почти таким же бледным, как вчера. С мокрых волос на шею стекали капли, словно она помыла голову и забыла вытереться, тушь поплыла под глазами. Белое сари намокло и прилипло к телу.

— Олеся, зачем ты вырядилась мокрым привидением? — спросила Лина и села на свободную табуретку.

— Мыло — голым, — ответила Олеся бесцветным тоном.

— Это все, что ты можешь сказать по этому поводу? — уточнила на всякий случай Лина.

Олеся ничего не ответила. Казалось, загробное пространство переползло в кухню из асиной комнаты и теперь потихоньку распространялось по всей квартире.

— Девчонки, вы что, языки проглотили? — не выдержала Лина.

— Я не понимаю, какой смысл в этом новом знаке? Не вижу логики, — Ася потерла лоб. — Я должна сделать что-то, но что?

— Что ты имеешь в виду под новым знаком?

— Я не могу ничего надеть, — жалобным тоном ответила Ася. — Не хочу опять носить эти черные шмотки…

— Как это не можешь? — опешила Лина.

— У меня валяется кое-какая старая одежжжда, в которой я езжжу к родителям — джжинсы, свитер, — судя по «жж», Ася злилась. — Утром я их надела, и через пять минут начала зззверски чесаться. Думала, что аллергия, сняла, и тут же все прошшшло. Потом я одолжжила у Олеси дурацкую юбку, нацепила и опять зачесалась. Попробовала вчерашний свой наряд — то жже самое. Потом я надела черные шорты, кожжаные, те, из которых я раньше не вылезала, и ажжурные чулки, и прекрасно себя в них почувствовала. Но я их не хочу большше носить. Не хочу! Вот прямо противно от них и все. Лучше я буду голая ходить!

— А от трусов ты тоже чешешься? — на всякий случай уточнила Лина.

— От белых чешшусь. Могу носить черные стринги… но не хочу!

— Так, — Лина сглотнула и показала головой на Олесю. — А с ней что?

— А эта опять на свою дикшу не попала, — Ася нервно хихикнула и брякнула ложкой об стол.

— Когда успела? — удивилась Лина, подошла к Олесе, подтянула табуретку и села напротив. — Расскажешь, что случилось?

— Ничего не случилось, — безжизненным голосом ответила та, продолжая смотреть мимо Лины в стену.

— А по порядку?

— Я проснулась в шесть, как обычно. Посмотрела на себя в зеркало и обрадовалась, —сказала Олеся без выражения, словно читала вслух прогноз погоды.

Шевелились только ее губы, сама она оставалась неподвижной, как восковая фигура, на лице застыла равнодушная маска.

— Я подумала, что прошла испытание, которое послал мне Кришна. Я вымылась, оделась, прочитала джапу – я все сделала, как полагается. Потом я пошла к гуруджи, во дворец культуры, сегодня он проводил там дикшу с самого раннего утра. Все было так хорошо, просто удивительно хорошо. Сразу пришел трамвай, и дождя еще не было, пока я шла туда, и мне подарили белые цветы по дороге, а потом я встретила Нараяна, он тоже мне обрадовался, и снова предложил уступить свое место.

Олеся замолчала и чуть заметно нахмурилась.

— Ну и? — не выдержала Лина. — Что дальше?

— Меня не пустили. Нараян просил, чтобы я прошла по его записи, но меня все равно не пустили. Потом гуруджи вышел из зала, и я кинулась к нему в ноги, и простерлась перед ним. Он просто перешагнул через мои руки. Словно их не было. Словно это была ступенька или какой-то мусор. Перешагнул и все.

— А чего ты сидишь вся мокрая?

— Я под дождем обратно шла. Без зонтика. Дождь мокрый. Льет и льет. За шиворот заливает.

— Куда же твой Нараян смотрел…

— Он на дикшу остался. И никакой он не мой.

— Вот как? Ты же простудишься, — озаботилась Лина. — Иди-ка вытрись и переоденься.

— Не могу я переодеться. Я, как только это снимаю, сразу сыпью покрываюсь и чешусь.

Ёперный театр! Вот тебе и поменяла открытки, вот тебе и ключ. Если она угадала с предназначением открыток, значит, девчонки должны были избавиться от своих дурацких идей, а после обмена открытками все вышло наоборот. Значит, первый раз она их вручила правильно? Но ей же ясно сказали, что нет. Ексель-моксель, просто голова кругом! Лина оперлась подбородком на руку и глубоко задумалась. За окном мягко шелестел дождь, против воли убаюкивал и путал мысли.

— Ну, я пошла, — сказала Ася, бросила ложку на стол и поднялась.

— Ты куда? — Лина тоже встала. — В таком виде?

— Туда, — Ася усмехнулась и тряхнула копной иссиня-черных волос. — Стих знаешь?

В загробном пространстве кухни под заунывный ритм дождя Ася продекламировала нараспев:

— В той норе, во тьме печальной,

Гроб качается хрустальный

На цепях между столбов.

Не видать ничьих следов

Вкруг того пустого места,

В том гробу твоя невеста.

— Ну хоть ты ей скажи! — Лина дернула Олесю за мокрый рукав, но та и бровью не повела.

Ася продефилировала по коридору к входной двери. Движения ее приобрели неожиданную плавность и уверенность, словно она всю ночь тренировала красивую походку.

Лина закусила губу. Ни во что не вмешиваться?

— Ася, постой! Это все из-за открыток. Ты, конечно, вольна делать, чего тебе хочется, но хоть узнай сперва, в чем дело.

Ведьмочка даже не обернулась. Как была — голая и босая — открыла дверь и зашагала вниз по лестнице.

Ёперный театр! Оно, конечно, черт его знает, в каком виде приличнее по улице ходить — в вампирском, или вот так, голышом, но сейчас Ася рискует. В лучшем случае ее увезет скорая или милиция, а о худшем даже думать не хочется.

— Подожди, я тебе расскажу! Это все из-за открыток! — крикнула Лина, но Ася будто оглохла.

Лина выскочила из подъезда как была, в халате и тапочках, без зонтика, и бросилась вслед за Асей.

Улицу заливал по-весеннему дикий и необузданный дождь. Как мальчишка, которого после долгой болезни впервые выпустили на улицу, он шумел и хулиганил, выворачивал зонтики прохожих, наполнял лужи, пробирался в обувь и за шиворот. Мокрые деревья тянули молодые ярко-зеленые листочки навстречу серому небу. Лина невольно залюбовалось Асиной фигуркой в потоках дождя. Куда-то разом девалась вся ее неуклюжесть, худенькое тело казалось естественным продолжением дождя, словно оно только что родилось из мокрого поднебесного пространства, чтобы тут же исчезнуть обратно. Лина моментально промокла, желтые тапки хлюпали в бурных потоках воды, но она не отставала от Аси, держась на небольшом расстоянии позади. Прохожие что-то говорили им вслед, но слова тонули в шуме дождя.

— Не могу больше, — бормотала Лина. — Не хочу. Наказание, а не работа. Поставлю условие — работать только с пожилым контингентом. Старше пятидесяти. Нет, шестидесяти. На фига мне эта работа сдалась?!

Через два квартала ноги начало ломить от холода и сырости. Ася все также невозмутимо вышагивала впереди, казалось, ей ни капли не было холодно. Лина обняла себя руками и втянула голову в плечи, пытаясь унять дрожь. Мокрые волосы прилипали к лицу, тапки превратились в два грязно-желтых сырых комочка. Метров через двести будет пост милиции, если там заметят Асю… Лучше бы не замечали.

— Господи, елы-палы, пошли этой девице какой-нибудь знак, чтобы она вернулась домой! — взмолилась Лина.

На противоположном конце улицы показалось яркое оранжевое пятно. Лина с надеждой вгляделась в него — так и есть, Нараян. Идет себе под черным зонтиком и улыбается. Узнает Асю с Линой в таком виде?

Узнал. Вот он подходит к Асе, достает огромный носовой платок и вытирает ей лицо. Потом он снимает свою рубаху, под которой обнаруживается мускулистый торс, и надевает на нее. Ася прижимается к нему, утыкается носом в плечо — соломинка, прибившаяся к скале.

Лина остановилась посреди улицы. Что делать-то теперь? Нараян заметил ее, помахал рукой, показал, чтобы она возвращалась домой. Лина вздохнула с облегчением и помчалась назад. Долетела до квартиры за каких-нибудь три минуты, схватила полотенце, сухую одежду и вскоре уже плескалась под горячим душем, чувствуя, как тело, наконец-то, покидает противная мелкая дрожь. Когда Лина выбралась из душа, на кухне сидели трое — Олеся в своей прежней отсутствующей позе, Нараян, снова в рубашке, и Ася, завернутая в плюшевый плед в черно-красную клетку.

— Его рубашку тоже не могу носить, — сказала она, смущенно улыбаясь, в ответ на вопросительный взгляд Лины. — А плед могу.

Лина поставила чайник на плиту. Вместе с Нараяном в кухне появилось что-то такое, чего не было раньше. Словно под покосившийся домик подставили надежную опору.

Ася улыбалась. Не ухмылялась, как обычно, а именно улыбалась. Лина прежде никогда не видела на ее лице такой простой улыбки, которая превращала ее из роковой вампирши в игрушечную вампирку из мультфильма или детского спектакля.

— Я его нашла, — украдкой шепнула ведьмочка Лине.

«Знает,               что я дневник ее читала», — подумала Лина и уже открыла рот, но Нараян позади Аси приложил палец к губам.

— Мне кажется, что меня больше нет, — подала голос Олеся. — Вот вы тут сидите, разговариваете, а я — пустое место.

Тут только Лина подумала, что они теперь все сухие и согретые, одна Олеся сидит с ног до головы мокрая и бледная, даже не дрожит. Вон и губы посинели. Она сходила к себе в комнату, принесла одеяло и попыталась упеленать ее, как ребенка. Олеся вяло, но упорно отбивалась. Нараян шептался с Асей, словно ему и дела никакого до Олеси не было. Неужто вид голой девушки совсем ему мозги отшиб?! Вот сперматозоид ходячий! В конце концов, Лина устала, кое-как укутала Олесе ноги, и решила сделать всем чай. Налила четыре большие кружки и услышала асин голос:

— На вид ангел. Сейчас крылья за спиной каааак вырастут, и полетит.

Лина обернулась и подпрыгнула на месте.

— Куда полетит? Седьмой этаж, разобьется!

Олеся сидела на подоконнике, подставив лицо каплям дождя, и болтала ногами. С неба посыпался град, ледяные шарики запрыгали по карнизу, один за другим ударяли девушку по лицу, а она смотрела с закрытыми глазами вверх и тихонько раскачивалась взад-вперед, словно ничего не чувствовала.

— Ляг на диван, — произнесла Олеся и облизнула мокрые губы. — Ляг на диван, полежи.

— Не ляг, а лёг, — вдруг поправил ее Нараян. — На вид ангел, а лёг на диван.

— На вид ангел, а лёг на диван, — машинально повторила вслух Лина и воскликнула. — Ексель-моксель! На вид ангел, а лёг на диван! Дурында Балбесовна, как же я сразу не догадалась! Ася, тащи свою открытку!

— Открытку? Зачем?

— Потом объясню, тащи.

Открытку с ангелочком Лина нашла там же, где ее оставила — в комнате Олеси, рядом с матрасом. Она задержалась на мгновение у беспорядочно разбросанной постели, посмотрела на мятые простыни, на цветной листопад на полу, и вдруг остро ощутила — это комната Олеси. Именно Олеси, а не того колхоза, который раньше все время незримо присутствовал здесь.

Лина вернулась на кухню, где на столе уже лежала открытка с диваном. Она приставила открытки друг к другу, сначала одну над другой, потом попробовала поставить рядышком, сначала в одном порядке, потом в другом. Что-то не то, не стыкуется! У обеих открыток справа торчат розовые петельки. И что? Лина почесала шею. Почему луна отражается наискосок? Лина перевернула открытку с диваном вверх ногами и приставила справа к открытке с ангелочком. Две карточки намертво сцепились друг с другом. Сердце екнуло в ответ, она вздрогнула и протерла глаза. Ася и Нараян теперь не отрывали взгляда от двух открыток, соединившихся в одну. Розовые петельки сошлись одна к одной, образуя знак бесконечности. Песчаная и сверкающая дорожки слились в одну — совершенно симметричную, и теперь по ней струился свет.  Отражение луны встало напротив солнца — тоже симметрично. По дорожке побежали буквы: «На вид ангел, а лёг на диван».  Лина чуть наклонила двойную открытку, и картинки зеркально поменялись местами.

— Палиндром, — выдохнула Лина. — Обе! Вы должны посмотреть на открытки обе сразу!

Она схватила за руку Асю и потащила ее к окну. Ася и сама уже все поняла, она схватила двойную открытку, и затормошила Олесю.

— Посмотри! Сюда посмотри, потом можешь прыгать!

Олеся неохотно открыла глаза, повернула голову и прочла вслух:

— На вид ангел, а лёг на диван.

У Лины перехватило дыхание. В голове зазвучала знакомая смутно мелодия, и вслед за ней всплыли откуда-то сами собой слова: «Дождь, звонкой пеленой наполнил небо майский дождь…»

Она набрала полную грудь влажного воздуха и шумно выдохнула. Олеся и Ася смотрели друг на друга, не отрываясь. Замер на своем стуле Нараян. Град кончился, а дождь, казалось, пробрался до мозга костей и барабанил теперь откуда-то изнутри в такт мелодии, под которую голос пел: «Капли на лице — это просто дождь, а может плачу это я». Кто поет эту песню? Она никак не могла вспомнить.

— А может плачу это я, — повторила она тихонько вслух и спохватилась. — Олеся, курица ты мокрая, лезь сейчас же обратно, ты замерзла.

Олеся неловко развернулась и послушно спрыгнула на пол, не отрывая взгляда от Аси. На лице у нее застыло странное выражение. Сейчас она была похожа на куклу с пухлыми щечками, с которых смыло краску. Ася сделала шаг назад и выронила открытки, Олеся двинулась на шаг вперед, потом подняла одеяло и накинула его себе на плечи. Ася откинула с лица прядь черных волос, Олеся точно таким же движением поправила свою мокрую прядку. Ася поправила плед и отступила еще назад, Олеся подтянула одеяло и шагнула вперед.

— Ой, что-то мне нехорошо. Голова кружжжится, — ведьмочка протянула руку и взяла чашку с чаем.

— Нехорошо, голова кружится, — повторила Олеся и подняла другую чашку.

— Олеська, ты чего дразнишься? — возмутилась Ася.

— Чего дразнишься, — сказала Олеся.

Одна за другой они уселись за стол. Ася подобрала под себя ноги и теперь сидела на табуретке, как на насесте, прихлебывая ложечкой горячий чай. Олеся приняла такую же позу и внимательно следила за ведьмочкой. Как только та отправляла ложку в рот, Олеся в точности повторяла ее движение. Лина смотрела, как завороженная. Казалось, девушки играют в какую-то странную игру.

— Олеся, тебе надо переодеться, —  в конце концов, сказала Лина. — Сними мокрое платье.

Лицо Олеси исказилось, словно у нее внезапно заболел живот. Она попыталась развернуть одеяло, застонала и снова, вслед за Асей, отхлебнула ложкой чай.

— Палиндром, — произнес Нараян и подался вперед. — А если наоборот? Ася, ты не шевелись, а ты, Олеся, попробуй что-нибудь сделать.

Ася открыла было рот, но потом решила промолчать и замерла. Лицо Олеси приняло такое выражение, словно она увидела щипцы в руках стоматолога. Она подняла руку и попыталась отодвинуть от себя чашку, но тут же застонала и сдавленно прошептала:

— Больно.

Ведьмочка улыбнулась, в кошачьих глазах заиграли искорки. Она засунула мизинец себе в нос и принялась увлеченно ковыряться в нем. Олеся последовала ее примеру, наморщив лоб. Ася скорчила рожу и показала Лине язык. Олеся передразнила ее.

Ведьмочка расхохоталась. Олеся захохотала вслед за ней. Лина заметила, что у нее дрожат руки. Из всех неприятных моментов, что довелось ей пережить в этой квартире, тот, что наступил сейчас, был самым жутким. Никогда она не слышала такого отталкивающего, противоестественного смеха — он исходил от живого человека, но был эхом, мертвым отражением, и по телу от него бежала дрожь, пробирала до самых костей. Лина встряхнулась. Ексель-моксель, надо что-то делать! Не вмешиваться, но умудриться что-то сделать!

— Аська, заткнись, ради бога, — она положила ведьмочке руку на плечо.

Олеся, вместо того, чтобы успокоиться вслед за Асей, заныла и всхлипнула, жалобно глядя на Лину. Лина спохватилась и положила вторую руку ей на плечо. Олеся вздохнула с облегчением.

Нараян подобрал открытку, дернул в разные стороны, но открытки сцепились намертво. Он пожал плечами:

— Чудеса. Прямо нанотехнологии какие-то.

— Ёперный театр! Да какие там нанотехнологии, это же v.s. скрапбукинг! — воскликнула Лина.

— Вот, значит, как это называется, — произнес он. — Ну что ж, рассказывайте.

В этом его «рассказывайте» Лине почудилось что-то от Эмиля Евгеньевича. Она тяжело вздохнула. Теперь она знает ключ, но хочет ли остаться скрап-почтальоном? Это еще вопрос.

Лина вздохнула и, наконец-то, сказала свое долгожданное:

— Я не просто почтальон. Я специалист по доставке особого класса. Девчонки, дорогие, нет у меня никакой племянницы в больнице. Я поселилась вместе с вами, чтобы вручить вам открытки, особенные открытки, которые делают v.s. скрапбукеры, и которые нужно доставлять специальным образом. Нет и не было никаких знаков ни для тебя, Олеся, ни для тебя, Ася. Это все я. Я перепутала открытки, и с этого начались все ваши чудеса с внешностью и неприятности. Да, и фотографию Анджея тоже я взяла. Случайно. Я верну, честное слово.

Под тремя внимательными взглядами ей стало неуютно и даже чуточку стыдно, что случалось с ней крайне редко. Какой из нее теперь почтальон… наворотила делов! В голове назойливо крутились слова: «Дождь очистил все, и душа, захлюпав, вдруг размокла у меня», за окном в такт мелодии барабанил по карнизу неугомонный ливень. Говорить было трудно, словно Лина делала физическую работу, как будто каждое ее слово меняло состав воздуха в кухне, и девчонки даже дышать начинали по-другому. Она заметила, каким естественным стало удивленное лицо Олеси: сейчас ее собственные чувства — и вслед за ними мимика — совпадали  с чувствами Аси.

Олеся умоляюще посмотрела на Нараяна. Тот понял сразу, взял со стола нож и открытку, но Лина его остановила и подняла вверх указательный палец:

— Цыц! Не рви. Нельзя! Скрап-открытки — такие штуки… Последствия могут быть самыми непредсказуемыми.

— Что теперь делать? — спросила Ася.

— Что теперь делать? — эхом откликнулась Олеся.

— Я не могу сказать, — насупилась Лина, потом развела руками. — Не знаю я! И даже если бы знала, то не имею права давать советов.

На лице у Аси расплылась самодовольная ухмылка, как будто она только что выиграла важную шахматную партию. Она поднялась и театральным жестом скинула с себя плед. Лина убедилась, что ведьмочка так и не удосужилась надеть нижнее белье. Нараян, к удивлению Лины, не обратил никакого внимания на выстриженного чертика. Он смотрел только в горящие глаза Аси, следил за ними сосредоточенно, как стрелок за мишенью.  Ведьмочка подскочила к холодильнику, залезла в морозилку и достала кусок мяса, покрытый инеем.

— Вкусняшшка, — сказала она и слизнула крохотные снежинки, а потом попыталась впиться в мясо зубами. — Замерзло, зараза.

— Вкусняшка, — растерянно прошептала Олеся.

Повторяя жест Аси, она скинула одеяло, посмотрела на Асю, потом на себя, потянула за конец сари. Мокрая ткань прилипла к телу и никак не хотела разворачиваться. Олеся глаз не могла оторвать от мяса. Она неуверенно протянула руку к распахнутой дверце холодильника, потом к асиным пальцам, сжимавшим кусок, лицо ее исказилось от боли. Лина мысленно топнула ногой. Будь прокляты эти злополучные почтальонские правила! Музыка в голове у нее становилась все громче и громче, до боли в висках, заглушая все остальные звуки. Когда Лина решила, что сейчас у нее лопнут барабанные перепонки, и на мгновение задумалась, как это вообще может случиться, если музыку кроме нее, никто не слышит, мелодия внезапно оборвалась. И тут лицо Олеси просветлело, словно она скинула неудобные туфли с натертых, опухших ног.  Девушка вздохнула с явным облегчением, и вслед за ней хором вздохнули Лина и Нараян. Кухню наполнил свежий воздух, загробное пространство, которое все это время давило на грудь, бесследно растворялось, утекало в отрытое окно. Олеся улыбнулась и взмахнула руками, кончики ее пальцев стали прозрачными… совсем прозрачными! Сквозь ее ладонь теперь можно было рассмотреть плиту с чайником. Лине стало страшно. Она вдруг поняла: все, что было до этого — ерунда, игра ее собственного воображения, а сейчас здесь, на кухне, происходит что-то, чего на самом деле можно и нужно бояться. Страх врезался тупой болью Лине в живот, а Олеся улыбалась и смотрела, как тают на глазах ее руки. Лина подумала, что однажды уже видела все это. Вот только где? Взгляд упал на скомканное на полу одеяло, и она сразу же вспомнила: сон, простыня, ножницы, Анджей!

Лина схватила телефон.

— Анджей! Олеся, ты помнишь номер? Говори, я наберу.

— Кто это, Анджей? — голос Олеси звучал звонко и нарочито выразительно, словно она играла роль в детском спектакле.

— Уйййй, — Лина яростно почесала шею, бросилась к себе в комнату, вернулась с фотографией и сунула под нос Олесе. — Сюда смотри!

Руки Олеси стал прозрачными до самых плеч, кончики пальцев были едва видны. Ася, съежившись на стуле, испуганно ощупывала собственные руки. Нараян, казалось, любовался Олесей, не удивляясь происходящему.

— Куда смотреть? Я не вижу, — звонкий голосок Олеси теперь раздавался словно откуда-то издалека. — Все плывет, как в тумане…

У Лины как назло с новой силой заиграла в голове надоедливая мелодия. «И представил я: город наводнился вдруг веселыми людьми…» Нараян что-то говорил Олесе, но Лина не могла разобрать ни слова. Она кинулась в комнату Олеси, нашла сумочку, выпотрошила содержимое прямо на пол и нашла мобильный телефон. Руки тряслись, она с трудом попадала по кнопкам, никак не могла найти список контактов.

— Едрена матрена, куда ж здесь ткнуть-то надо, ексель-моксель, — ворчала она. — Лучше бы как в старые добрые времена были обычные записные книжки.

Наконец, телефон сдался. Первым же в списке оказался Анджей, с такой же в точности фотографией, как та, что лежала под деревом. Лина нажала «Позвонить» и бросилась обратно в кухню. Ответит, нет? Она ничего не слышала, кроме назойливой музыки в голове, только смотрела, не отрываясь, на экранчик. Когда появились и побежали долгожданные цифры — продолжительность звонка — она сунула телефон Олесе в ухо. Девушка улыбалась, смотрела куда-то сквозь Лину и, казалось, тоже ничего не слышала. На помощь пришел Нараян: вырвал из рук Лины телефон, сказал что-то в трубку, нажал кнопку и протянул трубку Олесе. Во внезапной обрушившейся тишине Лина услышала:

— Алло!

Весь мир превратился в одно слово. Больше всего на свете Лина хотела, чтобы Олеся сейчас его услышала. Иначе сейчас произойдет что-то непоправимое.

— Алло! — повторил голос. — Олеся, это ты? Я тебя не слышу.

— Анджей, — прошептала Олеся неслышно, Лина прочла слово по губам.

На глазах у всех руки Олеси стремительно обретали свои прежние формы и цвет. Лине померещился треск рвущейся материи, она даже помотала головой, чтобы стряхнуть наваждение. Нараян выронил телефон, Ася нервно облизнулась. Когда волна добежала до кончиков пальцев, Лина едва выдохнула с облегчением, как в следующее же мгновение Олеся размахнулась и влепила Асе оглушительно звонкую пощечину. «На вид ангел», — пронеслось в голове у Лины.

— Ты чего? — Ася схватилась за щеку.

— Я так давно этого хотела, — Олеся всхлипнула, присела на корточки и подняла телефон. — Анджей?

— Олеся? Что там у тебя происходит?

— Тут? — голос плохо слушался Олесю. — Тут громкая связь, погоди…

Она с трудом поднялась и, пошатываясь, вышла из кухни.

— Что это было? — спросила Ася. — Лина, что это за открытки? Какого черта они с ней сделали? И со мной тоже…

— Видишь ли, — вздохнула Лина, — скрап-открытки — такая странная штука, я сама толком не знаю, как они работают. Но волшебная палочка тут отдыхает, это точно.

— А кто их нам прислал? — Ася протянула руку, попыталась взять открытку со стола и завизжала. — Ой, мамочки!

— Что опять? — устало спросила Лина.

— Все стало прозрачное какое-то, — жалобно сказала Ася, переводя взгляд с Лины на Нараяна и обратно. — Как Олеська только что. Вы что, не видите что ли?

Лина нахмурилась и прислушалась к себе. Ёперный театр! Что за ерунда? Как она не силилась, но не могла вспомнить мелодию, которая минуту назад мучила ее до боли в висках.

— Я ничего взять не могу, — снова пожаловалась Ася. — Вот смотрите!

Она поднесла руку к ложке, но когда до нее оставалось чуть меньше сантиметра, остановилась и принялась ощупывать пространство вокруг. Это выглядело забавно, как комический номер мима, или так, словно вокруг ложки была прозрачная, неразличимая глазом оболочка.

— Ногой попробуй, — ляпнула Лина.

Ася попробовала пощупать пальцами ног ножку стола. Но и та осталась для Аси недосягаемой. Она сползла на пол и потянулась к пледу, который валялся рядом грустной черно-красной кучкой. Рука скользила поверх ткани, и как ни старалась Ася, подхватить плед у нее никак не получалось. Худенькое тельце задрожало, то ли от холода, то ли от страха и обиды, а скорее — от всего сразу.

— Палиндром, — сказал Нараян и улыбнулся.

— Чего ты лыбишься! — заорала Ася. — Не видишь, плохо человеку!

Лина потянулась к пледу, Нараян выразительно посмотрел на нее и покачал головой. Ася пыталась стукнуть кулаком то табуретку, то кухонный шкафчик, но молотила только воздух. От ее жалких и безуспешных попыток у Лины на глаза почему-то навернулись слезы. Ексель-моксель, кончится это когда-нибудь или нет?

— Найду, кто мне эту дрянь прислал, оторву ему все, что болтается, — с плохо скрываемым отчаянием сказала Ася.

В глазах у нее снова отражались безумные огоньки как накануне утром, когда она танцевала перед Линой и Олесей свой странный, но радостный танец.

«Не вмешиваться. Не вмешиваться!», — повторяла про себя свою мантру Лина. Ексель-моксель! Что же она наделала! Да какая теперь разница? После того, как она сама позвонила Анджею! Плевать теперь на правила, все равно из нее не вышел скрап-почтальон.

Она присела на корточки рядом с Асей и сказала:

— Потрогай меня.

— Издеваешься? — Ася попыталась хлопнуть Лину по плечу, но ничего не вышло. — Когда это закончится, ты у меня больше всех получишь! Не выпущу отсюда, пока не расскажешь, кто это прислал и зачем. Если это когда-нибудь закончится…

— Чаю выпьем? — спросил у Лины Нараян и вдруг подмигнул ей.

— Почему бы нет, — пожала плечами она. — Что ж теперь, голодать что ли?

— А я как буду есть? — Ася вскочила, нагнулась и попыталась отхлебнуть из кружки, стоявшей на столе, но и на этот раз у нее ничего не получилось. — Я же так умру от голода! И от холода! Лина, ты должна это остановить! Нараян, скажи ей ты!

— Я не знаю, как это остановить, — Лина опустилась на стул, пригубила из кружки. — Ну вот, чай остыл.

Она нажала кнопку на чайнике и оперлась подбородком на руку. Дождь за окном прекратился, с улицы тянуло свежестью и прохладой, по полу бежал сквозняк. «Простудится девчонка», — равнодушно подумала Лина. Встать бы, закрыть окно, но сил нет. Она так устала, что полководица выветрилась из нее бесследно. Ей захотелось лечь где-нибудь на диванчике и хотя бы полчаса совершенно ни о чем не думать.

— Нараян, — сказала Ася. — Нараян, я думала, что ты… неужели и ты? Неужели опять я ошиблась?

— А ты меня попроси, — просто сказал он.

— Нараян, мне холодно, — теперь ее голос дрожал, огоньки в глазах потухли.

Он смотрел на нее с сочувствием, но и не подумал встать.

— Пожалуйста, мне холодно, — тихо выдавила из себя ведьмочка.

Нараян поднялся, подобрал плед, завернул в него Асю и усадил ее на табуретку.

— Все равно холодно, — ведьмочку все еще била мелкая дрожь.

Забурлила вода, щелкнул чайник. Лина налила себе кипятку, с удовольствием отхлебнула. По желудку разлилось приятное тепло.

— Лина, можно мне чаю? — тихо попросила Ася. — Лина, пожалуйста.

Лина подмигнула Нараяну, налила в асину кружку горячей воды и поднесла к ее губам. Ася сделала несколько глотков, дрожь понемногу отпускала ее.

— Что мне теперь делать? — спросила ведьмочка, обращаясь к Нараяну.

Нараян молчал, лицо его излучало полную невозмутимость. Лина только сейчас подумала, что все это время он не выказывал ни тени беспокойства, только наблюдал за происходящим, как за любопытным спектаклем, да изредка вмешивался, сохраняя такой же бесстрастный вид. Или его грубое лицо в принципе не способно отражать эмоции? Лина подозревала, что роль Нараяна в событиях вокруг открытки-палиндрома не такая маленькая, как кажется на первый взгляд. Кто он вообще такой? Почему явился в самый нужный момент? Может быть, все-таки, его прислал Эмиль Евгеньевич?

— Найди то, что можешь потрогать, — наконец, сказал Нараян.

— Пойди туда, не знаю, куда, и принеси то, не знаю что? — ухмыльнулась Ася.

— Найди что-нибудь очень личное. Только твое, — уточнил он.

— Дневник, — выдохнула Лина.

— Ты знала? — усмехнулась ведьмочка. — Я так и знала, что ты читаешь мой дневник.

— Прости, — Лина покаянно опустила голову.

Она хотела добавить: «У меня такая работа», — но остановилась. А кто, собственно, сказал, что именно работа заставляет ее тайком залезать в чужие комнаты и читать чужие дневники? Может быть, не работа виновата, а ее собственное любопытство. От этой мысли Лине стало противно, как будто она проглотила протухшее яйцо. Наконец-то она поймала то самое ускользающее ощущение от этого дурацкого задания — неприятное, противоестественное. Она сама все испортила! Открытки тут не при чем. Эх, Лина-Лина, Дурында Балбесовна, курица тупая, а никакая не полководица.

— Я схожу, — сказала Лина вслух. — Где он? Твой дневник?

— У меня на столе, — ответила Ася.

В комнате у Аси царил жуткий беспорядок. Черные шторы и занавески лежали скомканные на полу, в немытое окно пробивался сквозь тучи одинокий луч света. Ядовито-зеленый цвет голого дивана резал глаза. На нее смотрели распахнутые дверцы шкафов, вывороченные из тумбочек ящики. «Брошенная комната», — подумала Лина. Словно ее покидали в спешке, во время землетрясения или бомбежки. На коврике посреди комнаты сидел уже знакомый Лине потрепанный желтый мишка. Летучей мыши нигде не было видно.

Лина вернулась в кухню и протянула Асе тетрадь с розой на обложке. Ведьмочка протянула дрожащую, худую ручонку, неожиданно крепко вцепилась в дневник и прижала его к себе. Потом попыталась поднять чашку, скользнула по ней рукой и разочарованно вздохнула.

— Прочти нам что-нибудь, — попросил Нараян.

Лицо его было очень серьезным, он смотрел на Асю внимательно, словно она собиралась открыть ему секрет вечной молодости.

Ася полистала страницы, поерзала на табуретке, вздохнула и начала читать вслух. Голос ее, поначалу неуверенный, постепенно стал громче и выразительнее. Лина невольно заслушалась и отвлеклась от обругивания себя последними словами.

«19 марта.

Здравствуй, прекрасный новый мир. В моих новых линзах ты стал выглядеть лучше. С тех пор, как я нарастила зубы, я могу улыбаться тебе. А теперь я могу смотреть на тебя широко открытыми глазами. Пусть прохожие оборачиваются мне вслед, а дети показывают пальцами, но никто больше не решается заговорить со мной. В автобусе вокруг меня образуется пустое пространство, меня не толкают локтями, и старушки не делают замечаний, только крестятся иногда. Теперь мне нравится стоять в очереди, мне нравится ходить по магазинам, мне нравится, что продавцы боятся даже подойти ко мне».

«Мой…», — тут Ася запнулась, и Лина, не заглядывая в тетрадку, догадалось, что дальше в тетрадке следовало: «Мой бесценный Влад». Ася, тем временем, продолжала:

«Жаль, что у нас нет касты неприкасаемых. Впрочем, я теперь чувствую себя так, словно принадлежу к ней. Теперь мне легче ждать тебя, мечтать о том, как ты дотронешься до меня, и как не похоже будет это ощущение на все, что я испытывала раньше в этой жизни. Волшебный миг, неописуемый миг, момент, повторяющийся из жизни в жизнь, мне кажется, я помню его какой-то второй памятью, лежащей в самых глубинах сознания, куда нет мне доступа. Может быть, ты сумеешь туда проникнуть? Я жду».

Ася вздохнула и перевернула несколько страниц. В кухню тихонько вошла Олеся, в знакомых голубых шароварах и маечке, в уютном махровым полотенце на голове и пушистых тапочках на ногах. Ася словно и не заметила ее. Лина приложила к губам палец, Олеся села по-турецки прямо на пол и прислонилась к стене.

«Мой прекрасный возлюбленный», — в тоненьком голоске Аси зазвучала неожиданная сила.

Нараян встал и опустился на колени возле Аси. Теперь он смотрел на нее снизу, с таким любопытством, словно впервые видел своего новорожденного ребенка, а Ася по-прежнему не замечала ничего вокруг себя, уткнувшись в тетрадку.

«Сегодня я снова долго не могла заснуть. Иногда мне кажется, что я не сплю несколько суток напролет. Мне всегда тяжело уснуть ночью — мы ведь с тобой ночные существа. Днем, на лекциях, меня неудержимо клонит в сон. А сегодня, как всегда, когда мне не спится, я зажгла свечи, включила очень тихую музыку, чтобы не мешать Олесе, и нанесла на все тело свой самый любимый крем с очень тонким и вкусным ароматом. Я постелила свою любимую алую шелковую простынь, которая обошлась мне в стоимость целой фотосессии. Я достаю ее в особых случаях, когда мне хочется помечтать. Нет, я вру тебе. Не мне хочется мечтать — это сами мечты приходят ко мне, непрошенные, желанные и мучительные. И все та же картинка перед моими глазами. Я лежу неподвижно, я вижу себя со стороны. Мое тело безжизненно и прекрасно в белом гробу. На полированных белых стенках играют блики света. Я жду — сейчас ты подойдешь и вдохнешь в меня жизнь. Я не знаю, как. Иногда мне кажется, что ты поцелуешь меня, как волшебный принц — спящую красавицу. В другой раз я думаю, что ты погладишь меня по руке. Сегодня мне представилось, что ты кладешь руку мне на лоб, как отец — на лоб больному ребенку».

Нараян поднял руку и положил Асе на лоб. Она вздрогнула, но продолжила читать:

«Потом твоя рука спускается по щеке…»

Нараян провел рукой по ее бледной щеке. В грубой ладони пряталась детская нежность.

«И твои губы прикасаются к моей шее».

Он помедлил, наклонился к ее затылку, отвел копну волос, скользнул губами по шее, потом положил руки ей на плечи.

Ася вздрогнула и прочла:

«И ты кладешь руки на мои плечи».

Она оторвалась от дневника, вскочила и уставилась на Нараяна. Ася разглядывала его с головы до ног, с любопытством и удивлением, словно редкий экспонат в музейной витрине. Потом она положила дневник на стол, подняла обе ладони, и принялась ощупывать его сверху донизу, как сотрудник службы безопасности обыскивает пассажиров в аэропорту. Ладони скользили в сантиметре от его тела, все быстрее и быстрее. Лине казалось, что она смотрит какой-то странный цирковой номер. И вдруг Ася замерла. Ее ладонь задержалась у середины груди Нараяна. Теперь ее движение стало медленным, миллиметр за  миллиметром ладошка приближалась все ближе и ближе к оранжевой рубахе, и, наконец, легла прямо ему на грудь.

— Тепло, — прошептала Ася, и ее лицо приняло не свойственное ведьмочке мягкое выражение.

Мгновение спустя она схватила свободной рукой дневник, потом бросила его обратно, закрыла глаза, и заговорила. Слова лились из нее стройным, свободным потоком, словно она читала отрывок из невидимой книги.

— Прикосновение… я никогда не думала, что оно будет таким. В моих фантазиях, моих видениях, никогда не было самого момента прикосновения. Я не думала о том, каким оно будет, но я знала, что произойдет потом. Мы будем проводить с моим бесценным возлюбленным сложные и красивые обряды, мы займемся с ним любовью, мы возьмем в руки кинжал и смешаем нашу кровь. Одно прекрасное мгновение будет перетекать в другое, наши тела сольются в причудливом танце, наши души переплетутся в одно непостижимое целое. Так было в моих фантазиях.

Она помолчала, открыла глаза и добавила:

— Но мы ведь не будем делать ничего такого?

Ася посмотрела на Нараяна. Тот ничего не ответил. Она обвела взглядом окружающих, смущенно улыбнулась и добавила:

— Правда, глупо? Я никогда и никому еще об этом не говорила.

— Не глупо, — покачал головой Нараян и потрепал ее по плечу. — Просто это ты. Ты — такая.

— Но теперь, когда это случилось — я имею ввиду прикосновение — я чувствую совсем другое, — торопливо заговорила Ася. — Все гораздо проще. Это просто тепло. Я прикасаюсь к тебе, мне тепло, и не нужно никаких обрядов. Ты — самый родной человек… — она уткнулась ему в грудь, и окончание фразы утонуло где-то в складках его просторной рубахи.

Нараян обнял Асю и принялся убаюкивать ее, как ребенка. Лина посмотрела на Олесю. Раньше Лина полагала, что любая женщина испытывает ревность или хотя бы скрытое сожаление, когда ее поклонник, пусть даже она не собиралась отвечать ему взаимностью, уходит к другой. К ее удивлению, в Олесе она сейчас не замечала ничего подобного — только видела счастливую, заразительную улыбку.

Ася вздохнула, выпуталась из объятий Нараяна и сказала уже привычным, более жестким тоном:

— Все мои фантазии всегда оканчивались на этом самом моменте. Прикосновение… и дальше весь мир должен поменяться. Что теперь будет?

Она нахмурилась.

— Голова кружится. Я так остро все чувствую. Ко мне как будто вернулся канал связи. Восстановили телефонный провод, по которому я разговаривала с миром, и который был обрублен где-то в прошлой жизни. Раньше он молчал, а теперь откликается. Мне кажется, что все вокруг — продолжение меня. Например, вот эта чашка. Я могла бы управлять ей, как своей собственной рукой.

Чашка с чаем приподнялась и подлетела ко рту Аси. У Лины глаза на лоб полезли. Нараян смотрел с улыбкой, словно ожидал чего-то подобного. Олеся по-прежнему довольно улыбалась. Ведьмочка (в том, что она и вправду ведьма, Лина теперь ни капли не сомневалась) отхлебнула из кружки, и та аккуратно вернулась на место.

— Он откликается! — рассмеялась Ася и на плите с грохотом подпрыгнула сковородка.

— Тсс, — сказал Нараян. — Будь осторожнее. Просто улыбнись.

— И от улыбки в небе радуга проснется? — съехидничала Ася.

Все разом, не сговариваясь, посмотрели за окно. В просвете туч скользнула семицветная дуга. Поначалу бледная, она становилась все ярче, и казалось, что серое небо существует отдельно от нее, в каком-то другом, очень далеком сейчас мире.

— Радуга, — сказала Олеся, словно вывеску на магазине прочла.

Лина посмотрела на Асю, столкнулась со взглядом кошачьих глаз, и ее словно стрелой пригвоздило к месту. Даже если она потеряет работу скрап-почтальона, она никогда не забудет эту радугу и этот взгляд. Оно того стоило! Внутри словно подпрыгнуло что-то, и Лина на миг поверила, что все обойдется, что задание не провалено, она справилась. И тут же спохватилась — слишком много она наделала ошибок, чтобы со спокойной душой возвращаться к этой слишком сложной для нее работе.

— Всё наконец-то сработало, как надо, — прошептала она вслух, и в следующий же момент за окном прогремел гром.

Просвет снова заполнили хмурые тучи, а потом она услышала, как рвется бумага. Двойная открытка-палиндром сама собой распалась обратно на две части. Песочная и водяная дорожка перестали играть на свету, пропала надпись про ангела и диван. Розовые петельки, сплетенные в знак бесконечности, отвалились и остались лежать посередине, между открытками.

Лина боялась пошевелиться. Ну что она опять натворила?

— Все в порядке, — к ней подошел Нараян, положил руку на плечо.

— Все в порядке, — согласилась Ася и закуталась поплотнее в плед. — Пойду, переоденусь.

— А мне пора волосы сушить, — Олеся поднялась и ушла вслед за ней.

По карнизу снова застучал дождь, и Лина вдруг вспомнила бородатого очкарика, который пел песню про дождь. Она смотрела на кухню и не узнавала ее. Пространство стало другим, его уже не хотелось назвать ни загробным, ни общежитско-колхозным. Оно было чистым и пустым. Лине стало неуютно, словно она стояла в только что сданной квартире с черновой отделкой и не знала, куда себя деть.

— Как будто так и надо, — всплеснула руками она, обращаясь к Нараяну, который с задумчивым видом разглядывал капли дождя на стекле. — Ексель-моксель, это нормально вообще, нет? Летающие кружки, радуга по заказу, не говоря уже про странности психоза у обеих девчонок, а теперь они как ни в чем ни бывало расходятся по своим комнатам. Они даже не хотят об этом поговорить!

— Они еще не разучились верить в чудеса, — улыбнулся Нараян.

— Кто ты вообще такой? — Лина привычно потянулась к шее, но не смогла нащупать мучившую ее в последнее время зудящую сыпь. — Ты знаешь Эмиля Евгеньевича?

— Не знаю, о ком вы говорите, — покачал головой Нараян.

— Тогда откуда ты узнал про диван? — прищурилась Лина. — И про эту девочку, что она на самом деле мечтает, чтобы ее кто-нибудь просто обнял вместе со всеми ее тараканами в голове?

—Просто я тонко чувствую людей, только и всего. И появляюсь там, где нужна моя помощь. Я увидел Олесю тогда, на встрече с гуруджи, и почувствовал, что могу ей помочь.

— А почему ты не удивляешься чудесам с открыткой?

— Чудеса случаются, — он безмятежно улыбнулся. — Я их принимаю.

— И тебе совсем неинтересно, откуда она взялась, и как можно такую сделать?

— В данный момент не вижу в этом нужды, — и она, в самом деле, не прочла в его глазах ни жгучего любопытства, ни даже простого интереса.

— Хммм… — Лина задумалась и машинально почесала шею. — Хочешь, я тебе хорошую работу предложу? Будешь вместо меня скрап-открытки разносить. Платят как киллеру, и не соскучишься.

—А вы этого очень бы хотели?

— Чего? — не поняла Лина.

— Чтобы я выполнял вашу работу.

Лина несколько опешила от такой постановки вопроса. В комнате затренькала знакомая мелодия мобильника. Это дочь звонит. Ёперный театр, завтра же утица приезжает!

— Мама! — завопила Ирка, когда Лина ответила на звонок.

— Ирусь, я все помню, я сегодня вечером будут уже дома.

— Знаешь, мам… я тут подумала. Я же все-таки не простой человек, я увлекаюсь психологией! Поэтому я хорошо подумала и… в общем, мам, ты не расстраивайся, но я вернула все обратно — и трусы, и все мои плакаты, и все остальное, что ты так не любишь.

— С чего бы это? — спросила Лина нарочито недовольным голосом.

— Если мы с самого начала начнем прикидываться перед свекровью, кстати, ее зовут Тамара Павловна, нам же потом придется всю жизнь мучиться! То есть жить не так, как мы хотим, а так, чтобы прилично выглядеть в ее глазах. И каждый раз к ее приезду дома все переворачивать вверх дном.

— Ну может, хотя бы трусы снимешь? В смысле, с люстры. Вдруг эта дама уж очень пуританских нравов.

— Ни за что! — заявила Ирка, и Лина сразу поняла: хоть гвозди в дочь забивай — не снимет.

— Но кулинарную битву ей не выиграть! — Лина потрясла кулаком в пустоту. — Пусть заранее сдается. Сейчас продиктую тебе список, и дуй на рынок.

— Ага, — обрадовалась Ирка. — Мы ее поразим да, в самое сердце?

— В самый желудок! — поправила ее Лина и с головой погрузилась в составление меню и списка продуктов.

В тот же день она собрала вещи и вернулась домой. Половинки открытки-палиндрома она сложила в конверт и припрятала в сумку — мало ли, вдруг эта чудо-карточка еще каких делов без нее натворит. Появляться перед Эмилем Евгеньевичем Лине отчаянно не хотелось, на душе скреблись кошки. Вообще-то обычно она предпочитала покончить с неприятными делами побыстрее, но тут отчего-то тянула. Эх, не видать Ирке шикарной свадьбы, если только ее туалетному утенку не свалится на голову крупный заказ, а Насте придется поступать в институт самой. В конце концов, Лина решила отложить трудную встречу на пару дней, пока не разберется со свекровью.

— Лина Анатольевна, вы наша птица счастья! — подлизывался к ней Игорь, заглядывая в кастрюльки и поводя носом, как пес, учуявший добычу. — Мама будет в восторге!

— Игорек, ну почему птица-то? — удивлялась Лина.

— Потому что у вас крылья за спиной растут! Чисто ангел! — заявил Игорь, и Лина чуть не прихлопнула его сковородкой: будет тут еще он ей об ангелах напоминать!

Тамара Павловна оказалась, не в пример сыну, женщиной исключительно воспитанной и тактичной. Во всяком случае, она не высказала ни удивления, ни замечания при виде красных трусов на люстре и надписей на туалетной утвари. На вид она ни грамма не напоминала утицу, скорее — канарейку — цветом летнего платья. А потом оказалось, что канарейка Тамара Павловна прекрасно поет застольные песни, и голос ее, поначалу тонкий, обретает неожиданную силу, когда остальные гости заслушиваются и украдкой смахивают слезу. Лина отправляла в рот кусок рыбного пирога собственного приготовления — воздушного, с хрустящей корочкой — и думала, что если бы встретила Тамару Павловну где-нибудь на работе или у родственников, то сочла бы ее женщиной во всех отношениях приятной, и возможно, поддерживала бы с ней дружеские отношения. И тут ее как по лбу мухобойкой хлопнули. Ексель-моксель! А почему бы, собственно, и нет? С чего она сразу решила, что человек с табличкой «Внимание! Свекровь» обязательно должен быть неприятным, и со Свекровью непременно должна вестись если не война, то хотя бы упорная конфронтация с рытьем окопов и возведением заградительных сооружений? Лина хохотнула посреди протяжного «У церкви стояла карета». На нее оглянулись, она вслушалась в слова:

«Я слышал, в толпе говорили:

«Жених неприглядный такой,
Напрасно девицу сгубили».
И вышел я вслед за толпой».

Лина фыркнула и поперхнулась, Игорек заботливо похлопал ее по спине. И вот ведь странное дело: теперь, когда она больше не переживала по поводу канареечной свекрови, ощущение предстоящего разговора с Эмилем Евгеньевичем больше не нависало у нее над душой увесистой каменной глыбой, превратившись в умеренных размеров булыжничек.

Через два дня, проводив Тамару Павловну на вокзал, Лина обнаружила, что забыла в квартире девчонок любимые желтые тапочки (поставила сушиться в ванной после прогулки под дождем) и томик Зощенко (оставила под подушкой). Вообще-то она собиралась назначить встречу с Эмилем Евгеньевичем, но решила сначала забрать забытые вещи и еще раз повидаться с девчонками. «Ничему не буду удивляться», — сказала себе она, и все же чуть не уронила челюсть, когда дверь ей открыли сразу две вампирки.

— А, Лина, — Ася кинулась ей навстречу и обхватила тонкими цепкими ручками. — Как я тебе рада! Ты пришла за тапками? Заходи, у нас для тебя подарок есть.

— Ась, а ты вроде того, сменила имидж, разве нет? — озабоченно спросила Лина, когда они устроились на кухне, и Олеся налила всем чай.

— Знаешь, на этом имидже можно заработать гораздо больше. Мне же надо выплачивать деньги за моего любимца, помнишь, я внесла аванс?

— И ты теперь в нем спишь? — уточнила Лина.

— Почему сплю? — приподняла брови Ася. — Я на нем езжу!

— Ездишь? — Лина аж задохнулась, представив себе такую картину. — Куда?

— Ну, в институт, уже второй день. Ты видела его у подъезда? Стоит внизу белый красавец. Я прямо переживаю, что сопрут, надо где-то гараж найти.

— Я ничего не видела, — помотала головой Лина.

— Ну да? — не поверила ведьмочка.

— Ну уж я бы заметила, если бы у подъезда гроб стоял.

— Гроб? Гроб… Гроб! — Ася согнулась пополам от смеха. — С чего ты решила, что я езжу в институт в гробу?

— Ну как же, Олеся мне сказала, что ты мечтаешь купить белый гроб и спать в нем. Я еще голову ломала, как ты собираешься купить его без справки о смерти.

Ася, вытирая слезы от смеха, с трудом выдавила из себя:

— Я купила белый… мотоцикл.

— Мотоцикл? — переспросила Лина, не веря своим ушам.

— Ну да! Я со школы о таком мечтала. Я на нем классно смотрюсь в этих ажурных чулках, — она зашлась смехом. — Блин! Ну вы даете! На фига мне дома гроб?! Да, я фантазировала, что моя встреча с любимым случится, когда я буду лежать в белом гробу… ну, люблю я белый цвет. Но почему сразу купить?

— А что тогда?

Ася помрачнела.

— Влад предложил мне фотосессию. Его попросили сфотографировать в студийных условиях элитную похоронную коллекцию. Он сделал им скидку, а они дали разрешение использовать товар как реквизит для постановочной съемки. И я узнала, что один из гробов будет белым! Я сразу поверила, что это судьба. Разве такие чудные мечты сбываются случайно? Только судьба могла подарить мне такой шанс. Твоя открытка испортила день, который мог бы стать лучшим в моей жизни, — она строго посмотрела на Лину.

— Извини, это я все напутала с открытками, — Лина давно собиралась извиниться перед девчонками. — И еще прости, что  читала твой дневник.

— Да шучу я! — Ася рассмеялась. — Не переживай, все нормалек. А дневник… может быть, мне самой давно хотелось, чтобы кто-нибудь его прочел.

— Но ведь это был не он? Влад? Не тот единственный, которого ты так ждала?

— Какая разница? — пожала плечами Ася. — Влад, Нараян, неважно. Мне нужен был лишь сам момент, но это я понимаю только теперь.

— Ексель-моксель! А я ведь поверила, что ты мечтаешь купить гроб и спать в нем! — теперь уже хохотала Лина.

— Но я правда так думала! Аська, я ж тебя боялась! Ты была страаашная вампирка, — присоединилась к общему веселью Олеся.

— А как же Нараян? — спросила Лина, когда все трое кое-как успокоились.

— Нараян, — Ася улыбнулась. — Знаешь, я, конечно, слукавила, когда сказала, что мне неважно… Нараян дал мне больше, чем мог бы дать Влад. Так странно — я чувствую его родным, но не хочу прожить с ним всю свою жизнь. Я и Олеську чувствую родной. И тебя – тебя тоже.

Ася соскочила и снова заключила Лину в объятия. Лина похлопала ведьмочку по спине и отстранилась — ексель-моксель, это уже начинает надоедать.

— Я даже не переспала с ним, — откровенно сказала Ася. — Хотя надеюсь, что он будет заглядывать в гости. Стоит мне только о нем подумать, как у меня улучшается настроение.

— Ну а ты-то чего вырядилась вампиркой?

— Я только на сегодня, — улыбнулась Олеся. — Клыки не наращенные, временные, и линзы запасные у Аськи одолжила. Я получила дикшу. Теперь у меня есть духовное имя, и учитель дал мне мантру.

— Поздравляю, — искренне сказала Лина.

— Понимаете, мне было важно придти именно в таком виде. Меня пустили без записи. Представляете?

— Если честно, — вздохнула Лина, — я думала, что ты от этой своей затеи вообще откажешься.

Олеся в ответ только широко улыбнулась, потом подняла вверх указательный палец, взяла с тарелки бутерброд с колбасой и театральным жестом откусила.

— И как это понимать? — спросила Лина.

— Знаете, Лина Анатольевна, — сказала Олеся, прожевав кусок, — я раньше казалась себе все время такой маленькой, несчастной, беззащитной. Я искала место, где мне будет спокойно, и мне казалось, что я нашла его в нашей общине, где мы собирались вместе и воспевали имя господа нашего Кришны. А потом, когда…

Она запнулась, вздохнула и продолжила:

— Когда я увидела свои руки прозрачными, я вдруг поняла, что мне нужно наполниться. Я вспомнила, как сидела вместе со всеми у алтаря, как повторяла священные слова, и они рекой лились мимо меня, словно я была сосудом без дна. И теперь…

Олеся задумалась о чем-то своем, лицо ее приняло мечтательное выражение.

— И теперь? — напомнила ей Лина.

— И теперь мне стало спокойно. Правда, я больше не хожу в нашу общину, — вздохнула Олеся.

— Ага, значит тебя все-таки выгнали из твоей секты, — Лина довольно улыбнулась и мысленно поставила галочку напротив выполненного пункта.

— Не выгнали, — покачала головой Олеся. — И джапу я продолжаю по утрам читать, если вы об этом. Просто мне хочется сейчас побыть самой по себе. Хотя я по ним скучаю.

— Лина, а кто прислал нам эту открытку? — спросила Ася.

— Да, Лина Анатольевна, я тоже умираю от любопытства, — попросила Олеся.

— Сама не знаю, — Лина пожала плечами. — Рада бы сказать, но, честное слово, не знаю. У меня такая работа.

На слове «работа» ее голос дрогнул. У нее все еще есть эта работа? Надо собрать волю в кулак и сегодня же встретиться с Эмилем Евгеньевичем. Перед уходом она заглянула в комнату Олеси — захотелось почему-то взглянуть на стену с надписью «Ом». Но стены оказались задрапированы черной тканью, на полу валялись листки с каким-то рисунками, клочки ткани, пуговицы, упаковки непонятных штукенций.

У двери стояли две объемные ярко-голубые сумки.

— Я переезжаю к Анджею, — сказала Олеся. — Аська тут решила мастерскую устроить.

— Люблю черный цвет, — хихикнула Ася. — Хочу заняться куклами. Буду делать злобненьких и страшненьких на вид, но романтичных изнутри. Их можно будет продавать, через галереи и выставки. Кстати, у нас же для тебя подарок!

Лина взяла из рук ведьмочки подарок, приняла на себя тьму-тьмущую объятий и поцелуев, стерла темную асину помаду со щек и распрощалась, подсмеиваясь над собой: «Дожила, Дурында Балбесовна! Только такие подарки тебе и по возрасту в самый раз, скоро начнут дарить горшки и памперсы!»

Она выбрала в парке уединенную скамеечку, некоторое время слушала суматошное щебетание птиц и наблюдала за прогуливающимися парочками. Потом достала из сумочки визитку, подула на взлохмаченные облака. Телефон молчал. Лина разглядывала облака в закатном свете, подарок девчонок, что лежал рядом на скамейке, и ни о чем не думала. Кажется, она даже задремала, потому что вздрогнула, когда услышала знакомый голос:

— Однажды я уже видел очень похожую куклу. Игра Потока удивительна, когда в ней участвуют одни и те же люди, — Эмиль Евгеньевич произнес слово «Поток» так, словно оно было написано с большой буквы.

— Какого Потока? — спросила Лина, вложив в загадочное слово ту же уважительную интонацию.

— Я вам как-нибудь потом расскажу. Смотрю я на эту куклу и думаю, что теперь вы знаете ключ.

Лина тоже посмотрела на куклу. «Кукол пока делать не научилась, но костюмы шить умею», — сказала ей Ася. Одежда куколки состояла из двух половинок, словно два костюма разрезали пополам, а потом перепутали местами части и так сшили. Левая сторона — из воздушного голубого шелка, ножка — в половинке воздушных шаровар, левая ладонь расписана словно хной, на лице слева — тонкий восточный узор. Правая ножка — в ажурном черном чулке и половинке шорт, голубая блузка на груди зигзагом сходится с крохотной кожаной курточкой. И даже волосы покрашены в разный цвет — с левой стороны кукла была блондинкой, а справа — брюнеткой.

— На вид — ангел, а лег на диван, — задумчиво сказала она и встрепенулась. — Эмиль Евгеньевич! Вот как на духу вам признаюсь — я не достойна этой работы! Я ее НЕ-ЗАС-ЛУ-ЖИ-ВА-Ю, — отчеканила она по слогам.

— Однако ключ вы назвали верно, — усмехнулся он, не выказывая ни капли удивления.

— Едрена матрена, я таких делов натворила! — она торопилось высказать все, что накопилось на душе. — В чужих вещах рылась без спросу! Читала дневник чужой! Испортила ценную фотку! Вмешалась после вручения открытки! И вообще я отнеслась к работе тяп-ляп. Я как следует не подумала и поторопилась вручить открытки. Как же я, балбеска, сразу не поняла — пока нет музыки, адресат выбран неправильно! И все перепутала! И про палиндром не догадалась бы ни за что на свете, если бы не Нараян. Девочки, бедные, чего они только из-за меня не делали — в гроб ложились, по улице голыми ходили, Олеся так вообще чуть из окна не выпрыгнула. Да со мной в жизни такого еще не было! Неужели все из-за свекрови?!

— Из-за свекрови? — он приподнял брови и расхохотался.

— Ну что вы смеетесь, — насупилась Лина. — Это серьезное дело.

— Серьезное, — кивнул он. — Вы не слишком строго к себе относитесь? В самом деле считаете свою работу невыполненной?

— Слава богу, все обошлось на этот раз. Но я ни на что не гожусь, — покачала головой Лина. — Работа, может быть, и выполнена, но задание провалено, это точно.

— Значит, вы считаете, что гонорар вам не полагается? — спросил Эмиль Евгеньевич, и Лина не могла сообразить — всерьез он это или шутит.

— Какой там гонорар, — махнула она рукой.

— Хорошо, мы вам не заплатим, — все тем же загадочным тоном ответил он. — Но вы ведь хотите работать дальше?

— Ох, не знаю, — честно ответила она. — Я уже совсем ничего не понимаю.

— А я вам хотел предложить в следующий раз познакомиться со скрапбукером. С тем, кто делает открытки.

— Ну да? Еперный театр! С живым скрапбукером? — Лина заерзала на скамейке, чувствуя, как просыпается еж в известном месте.

— С живым, — он ответил так серьезно, словно можно было бы запросто познакомиться и с мертвым.

— Значит, вы даете мне еще один шанс? — с надеждой спросила она.

Эмиль Евгеньевич не ответил — сделал вид, что разглядывает куклу.

— Скажите, а кто прислал девчонкам эту чудную открытку?

— Я, — ответил он.

— Эээ, как это вы? — не поняла Лина.

— Это была экспериментальная открытка. Ее делали две девушки. Я хотел посмотреть, что у них получится, и очень долго искал подходящую пару получателей для эксперимента. Карточка уникальна не только тем, что это палиндром. Это очень сложная и тонкая вещь — открытка, которая действует не только на сознание человека, но и на физический мир. Большая редкость даже среди скрапбукеров. И очень, очень рискованная штука, — во взгляде его холодных серых глаз промелькнуло что-то живое, теплое. — Если бы вы и Нараян не вмешались вовремя… впрочем, вам лучше не знать, что могло бы случиться. Иногда правила можно и нужно нарушать.  Поэтому зря вы отказались от гонорара. Кстати, верните мне открытки.

Лина послушно отдала ему конверт. Откуда он все знает? И тут ее опять как будто мухобойкой по лбу треснули: ексель-моксель, это что же, выходит, она сама от денег отказалась?

— Зато у вас теперь есть особенная кукла, — сказал Эмиль Евгеньевич. — В ней — дыхание Потока.

Лина подняла куклу, прислушалась. Она что, дышать должна? Что-то непохоже.

— Теперь я знаю еще одно правило, — сказала она.

— Какое же?

— Не все так очевидно, как кажется на первый взгляд.

Он рассмеялся.

— Это не правило, Лина Анатольевна, это жизнь.

Эмиль Евгеньевич ушел, оставив Лину наедине с куклой и птицами. Май вокруг праздновал свой триумф. Деревья вступали в пору своего самого яркого цвета: свежие листья еще не успели покрыться городской пылью и выцвести на солнце. Птицы заходились от сумасшедшего щебета, словно кричали всем вокруг: «Лето! Скоро будет лето!». Маленький мальчик в джинсиках топал по дорожке, крепко прижимая к себе желтого плюшевого медведя. Мимо прошла влюбленная парочка, донесся обрывок разговора.

— Ты думаешь, так и должно быть?

— Да, все так, как и должно быть.

Полководица Лина чувствовала себя легкой, словно ангел.